— Скажи же хоть слово. — Я посмотрел на нее.
— Что тебе сказать? Разве мои слова заставят тебя остаться с нами? Вид у тебя, между прочим, возбужденный.
Так и было, хотя я никогда в этом не признался бы.
— Все потому, что я стараюсь не показать девочкам своего беспокойства.
Она мне не поверила.
— Надолго ли ты уезжаешь?
Я не мог сказать жене правду, которая заключалась в том, что я и сам не знал.
— Недели на две. Возможно, и меньше. Это зависит от того, как быстро я смогу разгадать тайну. От состояния вещественных доказательств, наличия улик, от обстоятельств…
Но Танеферт уже отвернулась, устремив невидящий взгляд в окно. Дневной свет упал на ее лицо, и сердце у меня забилось в горле, заставив умолкнуть.
Так, в молчании, мы просидели некоторое время. Затем она произнесла:
— Я не понимаю. Наверняка расследовать эту тайну могла тамошняя полиция. Это внутреннее дело. Зачем им нужен ты? Ты чужой человек, у тебя нет ни связей, ни доверенных людей… и если это такой уж секрет, почему они вызывают кого-то со стороны? Местная полиция будет возражать против работы на их территории.
Все было верно, ее нюх на простые истины велик и безошибочен. Я улыбнулся.
— Тут нечему улыбаться, — сказала она.
— Я тебя люблю.
— Я не хочу, чтобы ты ехал.
Ее слова застали меня врасплох.
— Ты же знаешь — у меня нет выбора.
— Есть. Выбор всегда есть.
Я обнял Танеферт и, почувствовав, как она дрожит, попытался утешить. Успокоившись, она ласково положила ладони на мое лицо.
— Каждое утро я думаю, что, возможно, вижу тебя в последний раз. Поэтому я запоминаю твое лицо. Теперь я знаю его так хорошо, что вполне могу унести с собой в могилу.
— Давай не будем говорить о могилах. Лучше поговорим о том, что мы сделаем с подарком Владыки, который я получу, когда раскрою дело и стану самым знаменитым сыщиком в городе.
Наконец-то она улыбнулась.
— Какой-нибудь подарок не помешает. Тебе уже несколько месяцев не платили.
В экономике все кувырком, несколько лет подряд выдались неурожайными, даже поступают сообщения о грабежах. А наплыв приезжих из-за наших северных и южных границ, привлеченных обещаниями грандиозного нового строительства, создал неприкаянную и не имеющую надежд массу безработных, которым нечего терять. По слухам, зерна мало даже в фараоновых житницах. Никому не платят. В городе только об этом и говорят. Из-за таких разговоров все озабочены еще больше. Всем нужно прокормить не один рот. Люди страшатся нехватки продуктов и гадают, когда же им придется менять на черном рынке хорошую городскую мебель на половину туши или корзину овощей из деревни.
— Я смогу о себе позаботиться. И каждую минуту буду думать о том, как вернусь к тебе. Обещаю.
Танеферт кивнула и вытерла глаза рукавом.
— Я должен попрощаться с детьми.
— Ты уезжаешь сейчас?
— Так надо.
Она отвернулась от меня.
Когда я вошел в комнату, девочки прервали свои занятия. Сехмет подняла взгляд от свитка. Эти топазовые глаза, опушенные черными ресницами. Нелегкий выбор — прочесть несколько слов из ее рассказа или толком поздороваться. Я поставил дочь на стул, чтобы наши лица оказались на одном уровне, ощутил знакомую молочную сладость ее дыхания. Она обвила невесомыми ручками мою шею.
— Мне придется ненадолго уехать. По работе. Присматривай за мамой и сестрами, пока я буду в отъезде.
Она кивнула и со всей серьезностью прошептала мне на ухо, что будет присматривать, что любит меня и будет думать обо мне каждый день.
— Напиши мне письмо, — попросил я.
Она снова кивнула. Моя маленькая умница. В этом году в ней начало просыпаться самосознание: в ее голосе появилась новая, пробующая себя изысканность.
Следующая, Тую, улыбается — все молочные зубы сменились постоянными — и строит глупую рожицу. Она хочет укусить меня за нос, и я ей позволяю.
— Развлекайся! — кричит она и спрыгивает на пол.
Малышка Неджмет, «милая», как мы с надеждой ее называем; решительное создание, своей независимостью потрясающе похожа на меня. Ночи плача сменились у нее в высшей степени серьезным вниманием к окружающему миру. Я больше не могу за завтраком обмануть ее, убеждая, что вчерашняя булочка свежая.
И наконец, моя Танеферт, сердце мое, с волосами, черными, как безлунная ночь, прямым носом и миндалевидными глазами. Прости, что покидаю тебя. Даже если я больше ничего достойного в жизни не совершил, то по крайней мере создал эту семью. Моих славных девочек. Пусть они вернутся ко мне в конце этой истории. За это я совершу какое угодно воздаяние богам. Только покидая любимых, можно понять, как они тебе дороги.