Вот и я, старший сыщик полиции, коротаю время в раздумьях над непостижимыми загадками воды за бортом, пока вместе с течением реки мы проплываем мимо Коптоса, Дендера, храма Хатор и храма Осириса в Абидосе. Мой разум безмятежен, как водяная мушка, хотя мне следовало бы готовиться к встрече с тайной, требующей срочной разгадки.
Вечером капитан пригласил всех пассажиров поужинать вокруг жаровни, так как от воды после захода солнца тянет холодом. Я ненавижу званые ужины и раздражаю Танеферт, стараясь под предлогом занятости на службе отклонять получаемые нами приглашения. Отчасти потому, что ни за столом, ни в каком другом месте не могу разговаривать о своей работе: кому интересно слушать про убийство, когда человек наслаждается мясным кушаньем? А отчасти потому, что я просто не в состоянии, сидя за столом, уставленным вкусными блюдами, обсуждать опасности и зло этого мира, словно это всего лишь тема для беседы.
Рассаживаясь, мы вежливо поздоровались друг с другом, а затем повисло неловкое молчание. Большие перемены и в самом деле привнесли в повседневную жизнь бОльшую осторожность, граничащую с подозрительностью. Когда-то мы разговаривали свободно; теперь же люди дважды подумают, прежде чем высказать свое мнение. Когда-то можно было вызвать смех и веселье, изложив точку зрения, в корне отличную от общепринятой; ныне подобные вещи встречают молчанием и беспокойством.
Меня усадили рядом с дородным господином, самой примечательной частью фигуры которого был живот: он походил на большой шар, увенчанный белой, лунообразной головой, взиравшей на туловище сверху вниз в постоянном изумлении. Еда, простая и обильная, вызвала у него жест одобрения и восторга — он всплеснул гладкими ручками, выражая удовольствие. Наклонившись ко мне, толстяк нарушил молчание:
— И с какой же целью вы, уважаемый, направляетесь в наш новый город — Небосклон Атона[1]?
Было видно, что он доволен собой, произнеся весьма напыщенное название новой столицы. В данных обстоятельствах я с радостью играю в любительской драме вымышленную личность, поэтому подал реплику:
— Я чиновник казначейства.
— В таком случае с вами следует подружиться, иначе нам никогда ничего не заплатят! — Он окинул взглядом сидевших за столом, ожидая одобрения своей маленькой колкости.
— И в самом деле, финансы нашего Владыки — большая тайна, но самая большая тайна заключается в том, что они неисчерпаемы и их всегда и на все хватает.
Собеседник невозмутимо оценил соответствие ответа моей внешности, и прежде чем он углубился в эту тему, я быстро спросил:
— А вы сами по каким делам в Ахетатон?
— Я руковожу придворным оркестром и танцорами. Эта должность обеспечивает высокое положение, и, думаю, за нее велась серьезная борьба. Я буду ставить торжественное действо ко дню освящения города. Вам известно, что в придворном оркестре одни женщины?
— Вы хотите сказать, сударь, что женщины менее способны в области танцев и музыки, чем мужчины?
Красивая, умного вида женщина подала голос с другого конца стола. Ее муж, мужчина средних лет с внешностью прирожденного бюрократа, ростом ниже жены и весь какой-то мелкий, посмотрел на нее, словно предостерегая: здесь не место говорить об этом. Но она спокойно смотрела на Большую Белую Луну.
Тот фыркнул и заявил:
— Танцы всегда будут женским искусством. Но музыка предъявляет высокие требования к технической и духовной стороне дела. Я говорю не о внешнем украшательстве, но о глубокой душе.
Он извлек креветку из розового панциря и отправил в свой разборчивый и тщеславный рот.
— Ясно. И наша царица Нефертити украшение? Или же она имеет глубокую душу?
Женщина улыбнулась мне, приглашая разделить ее веселую насмешку.
— Мы слишком мало о ней знаем, — ответил толстяк.
— О нет, уважаемый, — возразила женщина. — Мы знаем, что она красавица. Знаем, что она умна. И знаем, что она самая могущественная из живущих ныне женщин. Она сама правит своей колесницей и укладывает волосы по собственному желанию, а не как диктует традиция. Она, подобно фараону, уничтожает своих врагов. И никто не указывает ей, что делать. По сути, она — воплощение современной женщины.