— Я сама себя хорошо информирую, — парировала Нефертити.
Она была умна и очаровательна, и даже Аменхотеп не мог противиться ее искреннему взгляду, устремленному на него при свете масляных ламп. Он придвинулся поближе.
— Я хочу, чтобы меня знали как народного фараона, — признался он. — Я хочу построить величайшие в Египте памятники, чтобы показать людям, что может сделать властитель, наделенный воображением. Жрецам Амона вообще не следовало позволять достигать такого могущества. Это могущество предназначено исключительно для фараонов Египта.
Тут послышалось поскрипывание гравия, и мы обернулись.
— Аменхотеп… — В освещенный круг вступила Кийя. — Все думают: куда это подевался царевич?
Кийя нежно улыбнулась ему, как будто его исчезновение было одновременно и оригинальным, и чудесным. Она протянула руку:
— Вернемся?
Нефертити кивнула.
— Тогда до завтра, — обещающе произнесла она, и голос ее был низким и страстным, словно между ними существовала некая великая тайна.
Кийя сжала ладонь Аменхотепа.
— Сегодня ночью я почувствовала, как наше дитя пошевелилось. Это сын, — уверенно произнесла она, уводя мужа прочь, — достаточно громко, чтобы было слышно и Нефертити. — Я уже чувствую его.
Мы смотрели, как они удаляются во тьму, и я заметила, как крепко Кийя держится за Аменхотепа — словно он мог исчезнуть в любое мгновение.
Нефертити была вне себя; ее сандалии звонко шлепали по мозаичному полу наших покоев.
— Что он станет делать через два дня, когда мы соединимся перед Амоном? Что, он и тогда станет водить Кийю с собой и игнорировать меня?
Отец встал и прикрыл дверь.
— Говори тише. Во дворце полно соглядатаев.
Нефертити тяжело опустилась на кожаную подушку и положила голову на плечо моей матери.
— Я унижена, мават. Он смотрит на меня как просто на еще одну жену.
Мать погладила сестру по голове.
— Он изменится.
— Когда? — Нефертити села. — Когда?!
— Завтра, — уверенно произнес отец. — А если не завтра, то мы заставим его понять, что ты — не просто жена, которую выбрала ему мать.
3
20 фармути
Коронация нового фараона Египта и его царицы состоялась двадцать первого фармути, и мой отец делал все, что только мог, чтобы Нефертити была на глазах у Аменхотепа.
Утром мы вошли в широкие бронзовые ворота Арены, которую Аменхотеп III возвел в честь Амона. Нефертити крепко сжала мою руку. Никто из нас не видал прежде ничего столь же огромного и величественного. Лес колонн окружал углубление, заполненное песком, а покрытые росписями стены уходили в небо. На нижнем ярусе собралась знать со слугами, держащими напитки и медовые лепешки. Здесь Аменхотеп любил ездить по утрам, потому мы теперь сидели здесь, глядя, как царевич несется по дорожке на своей золоченой колеснице. Но Кийя тоже была здесь, как и визирь Панахеси, и, когда царевич час спустя перестал разыгрывать из себя воина, он подошел к Кийе, чтобы поцеловать ее, и с нею он смеялся, а Нефертити тем временем приходилось улыбаться и напускать на себя довольный вид, чтобы не давать сопернице повода злорадствовать.
В полдень мы снова были в Большом зале: сидели у помоста, ели и весело болтали, как будто все шло на руку нашей семье. Нефертити смеялась и кокетничала, и я заметила, что чем чаще Аменхотеп видит свою будущую жену, тем труднее ему оторвать от нее взгляд. У Кийи не было ни капли неотразимого обаяния Нефертити. Она не умела привлекать к себе всеобщее внимание, как моя сестра. Но когда дневная трапеза закончилась, царевич и Нефертити не обменялись ни словом, и, когда мы вернулись в наши покои, сестра была молчалива. Ипу с Мерит хлопотали вокруг нас, а я с возрастающим беспокойством наблюдала за Нефертити. Аменхотеп по-прежнему относился к ней всего лишь как к жене, которую навязала ему мать, и я не понимала, как отец намеревается это изменить.
— Что ты будешь делать? — спросила я в конце концов.
— Повтори-ка мне, что он сказал тогда в гробнице.
Мерит — она как раз потянулась, чтобы приложить к груди Нефертити золотое украшение, — напряглась. Это было дурной приметой — говорить о том, что произошло под землей.
Я заколебалась.
— Он сказал, что никогда не склонится перед своим братом. Никогда не склонится перед Амоном.
— А у фонтана он тогда сказал, что хочет, чтобы его любил народ, — многозначительно произнесла Нефертити. — Что он хочет быть народным фараоном.
Я медленно кивнула.