Я уселась и огляделась по сторонам. На низеньком столике лежали листы папируса с поспешно набросанными стихами, восхваляющими Атона. Я взглянула на дверь царской комнаты — та была плотно затворена — и принялась читать. Это были гимны солнцу. «Податель дыхания животным… Твои лучи среди великого зеленого моря». Там было множество листов, исписанных стихотворениями, все они были разными, и все были посвящены Атону. Я читала несколько часов, пока Нефертити не заговорила там, в комнате. Голос Аменхотепа проник через стены, но я не смела представлять себе, о чем они говорят с таким пылом. Вечерело, и я постепенно стала задаваться вопросом, а пойдем ли мы вообще на празднество. Когда в дверь кто-то постучал, я заколебалась, но услышала отчетливо прозвеневший голос Нефертити:
— Мутни может ответить там.
Она знала, что я так и сижу здесь, жду ее.
За дверью обнаружился военачальник Нахтмин.
Он отступил на шаг, явно не ожидая увидеть меня в прихожей царя, и, судя по тому, какой взгляд он бросил на дверь царской спальни, мне стало ясно, что Нахтмин задумался, уж не взял ли Аменхотеп обеих сестер в любовницы.
— Госпожа… — Его взгляд прикипел к запертой двери внутренних покоев. — Я вижу, фараон… занят.
Я густо покраснела.
— Да, он сейчас занят.
— Тогда, возможно, ты сможешь ему передать, что его отец и мать ждут его в Большом зале. Празднество в его честь идет уже несколько часов.
— А может, ты бы сам передал эту весть? — спросила я. — Мне ужасно не хочется… беспокоить их.
Нахтмин приподнял бровь.
— Что ж, хорошо.
Он постучал в дверь спальни, и из-за двери донесся мелодичный голос моей сестры:
— Входите!
Нахтмин исчез за дверью и несколько мгновений спустя появился снова.
— Они говорят, что придут, когда будут готовы.
Мне стоило большого труда скрыть разочарование. Нахтмин протянул мне руку:
— Это не значит, что ты должна пропустить празднество.
Я посмотрела на закрытую дверь и заколебалась. Если я уйду, Нефертити рассердится. Она заявит, что я ее бросила. Но я уже несколько часов сижу и разглядываю мозаики в прихожей, а солнце уже село…
Я поспешно протянула руку, и Нахтмин улыбнулся.
На помосте в Большом зале теперь стояло четыре золотых трона. Под ним поставили длинный стол, за которым сидели мои мать с отцом. Я видела, как они едят и беседуют с придворными визирями Старшего. Нахтмин провел меня к ним, и по пути я чувствовала на себе взгляд тети.
— Визирь Эйе… — Военачальник вежливо поклонился. — Госпожа Мутноджмет прибыла.
От того, что он, оказывается, знает мое имя, меня охватил трепет. Отец встал, нахмурившись, и резким тоном поинтересовался:
— Это прекрасно, но где еще одна моя дочь?.
Мы с Нахтмином переглянулись.
— Они сказали, что придут, когда будут готовы, — ответила я и почувствовала, как краска заливает мое лицо.
За столом кто-то ахнул. Это была Кийя.
— Благодарю, — сказал отец, и Нахтмин удалился.
Я уселась, и передо мной тут же появились чаши с едой: жареный гусь с чесноком, ячменное пиво и ягненок в меду. Играла музыка, и за стуком чаш трудно было расслышать, о чем говорят мои родители. Но Кийя перегнулась через стол, и голос ее прозвучал очень отчетливо.
— Она просто дура, если думает, что он меня позабудет. Аменхотеп обожает меня. Он посвящает мне стихи.
Я вспомнила о папирусах с гимнами в покоях Аменхотепа, и мне стало любопытно: уж не он ли их написал?
— Я забеременела в первый же год брака, и я уже знаю, что это будет сын, — со злорадным торжеством заявила Кийя. — Аменхотеп даже выбрал ему имя.
Я чуть было не спросила какое, но прикусила язык. Впрочем, моего вопроса и не потребовалось.
— Тутанхамон, — сказала Кийя. — Или, может, Небнефер. Небнефер, царевич Египта, — мечтательно произнесла она.
— А если родится девочка?
Черные глаза Кийи расширились. Подведенные сурьмой, они выглядели необыкновенно огромными.
— Девочка? С чего бы это вдруг…
Но она не договорила — ее прервало пение труб, возвестивших о появлении моей сестры. Все повернулись и увидели Нефертити, вошедшую в зал руку об руку с Аменхотепом. Придворные дамы Кийи тут же принялись перешептываться, поглядывая то на меня, то на мою сестру.