— А ты ходишь туда каждый день. Ты относишь туда подношения за меня. Я слишком устала.
— Чтобы поблагодарить Амона?
— Он знает, что я ему благодарна. И отстань от меня.
Так что я отправилась в сад сама, как и каждым утром со времен нашего переезда в Фивы, и собрала букет цветов, чтобы положить его к ногам Амона. Я брала лишь самые лучшие цветы: ирисы, фиолетовые, словно поздний летний вечер, и гибискус, похожий на звезды и алый, словно кровь. Когда я вернулась из храма, было еще очень рано, и лишь слуги бродили по саду, поливая тамаринд из тяжелых кувшинов. Нефертити наверняка еще спала, потому я отправилась во внутренний дворик, где располагались покои родителей. Мать, конечно, уже встала, чтобы поднести дары к ногам Хатор.
Шагая по дворцу, я наслаждалась тишиной. По коридорам крадучись двигались кошки — черные, поджарые, бронзовоглазые, — но они не обращали на меня внимания. Они разыскивали остатки вчерашнего ужина, фигу в меду, оброненную слугой, или вкусненький кусочек жареной газели. Я дошла до дворика матери и обнаружила ее в саду; она читала свиток со знакомой восковой печатью.
— Новости из Ахмима! — радостно сообщила мать, увидев меня.
Ее новое ожерелье из лазурита сверкало под лучами утреннего солнца.
Я уселась на скамью рядом с ней.
— И что там пишет управляющий? — спросила я.
— За твоим садом хорошо ухаживают.
Я подумала о моей ююбе с плодами цвета имбиря и о чудесном гибискусе, который я посадила прошлой весной. Я так и не увижу, как они поспеют.
— А еще что?
— Виноградные лозы быстро растут. Управляющий говорит, что в Шему урожай может составить шестьдесят бочек.
— Шестьдесят бочек?! Они отошлют их в Мемфис?
— Конечно. Я еще попросила, чтобы мне прислали мои льняные сорочки. Я их позабыла за всей этой суматохой со сборами.
Мы улыбнулись друг другу и обе подумали об Ахмиме. Только улыбка матери была более широкой и невинной, потому что отец оберегал ее от тех вещей, от которых не мог уберечь меня, и она не знала, что мы обменяли безопасность на беспокойство.
— Ну, расскажи же мне о Нефертити, — попросила мать, сворачивая свиток и пряча его к себе в рукав. — Она счастлива?
— Счастлива, насколько это возможно. Вчера ночью Аменхотеп уходил к Кийе. — Я устроилась поудобнее на холодной каменной скамье и вздохнула. — Итак, мы едем в Мемфис.
Мать кивнула:
— Здесь Аменхотеп будет вести себя все нетерпеливее, ожидая смерти Старшего. А может, он даже и ждать не станет, — зловеще добавила она.
Я быстро взглянула на нее:
— Ты что, думаешь, что он попытается приблизить кончину Старшего?
Мать оглядела дворик; но мы были одни.
— Говорят, будто он стал причиной преждевременной смерти Тутмоса. Но это всего лишь разговоры, — поспешно добавила она. — Сплетни слуг.
— Только вот слуги обычно говорят правду, — прошептала я.
Мать слегка побледнела.
— Да.
Тем вечером мы ужинали в Большом зале, но многие придворные отсутствовали, поскольку отправились на похороны родосского посла. Царица Тийя, равно как и мой отец, были там, а вот Старший остался во дворце со своим вином и женщинами. Тем вечером Старший пребывал в особенно вульгарном настроении — самозабвенно пел и рыгал. Я видела, как он ухватил за грудь служанку, наливавшую ему вино, а когда Нефертити уселась рядом с мужем, он поинтересовался, не хочет ли она лучше сесть рядом с ним. Нефертити молча проигнорировала его предложение, а я покраснела, и тогда фараон повернулся ко мне.
— Может, тогда сегодня вечером мне составит компанию зеленоглазая сестра?
— Довольно! — Аменхотеп грохнул кулаком по столу. Придворные обернулись в нашу сторону, посмотреть, что происходит. — Сестра главной жены царя прекрасно себя чувствует там, где она сейчас!
Старший угрожающе поставил чашу с вином и встал; его кресло с грохотом рухнуло.
— Ты мне еще будешь указывать, слабак? — воскликнул фараон, потянувшись за мечом. Но стоило ему сделать шаг, как у него подкосились ноги. Фараон, одурманенный вином, рухнул на мозаичный пол, и десяток слуг ринулись ему на помощь. — Чтобы собственный сын мне указывал, что мне делать? — бушевал фараон.
Аменхотеп вскочил и приказал слугам:
— Уберите его отсюда! Он перепил!
Слуги застыли, глядя то на Старшего, то на его сына.
— Немедленно уберите его! — прикрикнул Аменхотеп.
Слуги кинулись выполнять приказание. Они понесли фараона к выходу. Но Старший вырвался и кинулся к помосту.
Аменхотеп схватился за короткий меч, и у меня бешено заколотилось сердце.