Азылык прикрыл глаза, губы его зашевелились, шепча заклинания, он попытался вызвать своих духов, долгие годы помогавших ему, но они не откликались, и это встревожило оракула больше всего.
— Мне кто-то мешает увидеть дорогу, она закрыта тем же туманом, — приоткрыв тяжёлые веки, свистящим шёпотом выговорил он. — Я не понимаю, что происходит?!
Правитель поморщился. Раньше, будучи помоложе, Азылык мгновенно считывал с книги судеб незримые знаки, указывавшие, что произойдёт с ними через час или через день, а сейчас и на это у гадателя уже не хватало сил. И верно нашёптывали ему старые звездочёты отца: кассит отслужил своё, и пора повелителю сменить первого оракула двора.
— Я не хочу бесполезно терять здесь драгоценное время! — еле сдерживая гнев, прошипел самодержец. — Пока мы топчемся на месте, митаннийцы успеют запрятать своё золото в тайники, расставить нам ловушки и оповестить египтян! У меня нет для этого ни мгновения!
Оракул молчал.
— Скажи же, как мне поступить?! — взъярился вождь. — Зачем я вожу тебя с собой?!
— Я уже сказал всё, что знаю. Собери совет, пусть он решает.
— Я не буду по каждому пустяку собирать своих первых воинов! Они ещё больше всё запутают!
— Тогда сам прими решение!
В словах оракула послышался дерзкий вызов, и вождь хеттов чуть не сорвался, схватившись за меч и готовый снести голову наглому прорицателю. Другой бы пал на колени и молил о пощаде, а этот стоял, как каменный истукан, не в силах сдвинуться с места. Меч, вынутый наполовину из ножен, с глухим скрежетом снова вошёл в них.
— Ступай, ты мне больше не нужен! — яростно выдохнул властитель, повернувшись к нему спиной.
Азылык помедлил и ушёл. Ещё в детстве оракулу привиделась эта жуткая сцена в шатре, наполнившая неземным холодом его душу, и он долго ждал, когда она произойдёт въяве. Но тогда лезвие меча разрезало утренний сумрак, а голова оракула отвалилась набок, и раскрытый рот тщетно пытался втянуть в себя сырой воздух, он так и запечатлелся в памяти зияющей чёрной дырой, которая устрашала кассита все прожитые им годы. И это его заслуга, что предсказание не сбылось, меч каким-то чудом застрял в кожаных ножнах, и голова, помертвев от замаха правителя, осталась на плечах. Но второго столь щедрого подарка судьба не отпустит.
Суппилулиума и сам не ожидал, что меч вдруг отяжелеет в руке и застрянет: в сознании ярко прочертилась огненная дуга отсекновения. То был миг привычного удара, но словно кто-то третий, незримый, схватив за запястье, не дал свершиться казни, хотя полководец не любил что-либо оттягивать или переносить. Быстрота и натиск помогают одержать победу. Сомнения же — удел проигравших. Но оракул всё равно обречён. Слишком много вин он собрал на себя. Азылык, к примеру, предостерегал государя от похода на Египет. А душа царя Хатти только и живёт этой мечтой. Да и как ей противиться, когда вдоль плодородного Нила, по обоим берегам, накоплены несметные богатства и обладать ими алчет каждый земной князь, если он рождён с душой льва, а не ягнёнка. Тогда два моря будут принадлежать ему, и он сам станет земным богом. Неужто никто о том не помышляет?! Суппилулиума чувствует: вот-вот родится такой герой, кому покорится вся эта земля, и тогда боги сами сделают его равным себе. Да вождь хеттов выколет себе глаза, если уступит эту заветную мечту другому. И наперекор всем предостережениям гадателя после покорения митаннийцев правитель Хатти двинет свои войска на Египет, и пусть только попробует кто-нибудь его остановить! Да и кто осмелится?! Сластолюбец Аменхетеп Третий, который силён лишь на гаремных циновках?.. Кто ещё?!.
— Никто! — прорычал вслух государь, и Хашша тотчас заглянул в шатёр. Видно, спросонья ничего не расслышал, но всем своим глупейшим лицом выказывал готовность услужить. — Прочь! — выкрикнул властитель, и тот мгновенно исчез. Хоть этому он научил своих слуг: беспрекословно выполнять свои распоряжения.
За пологом послышались тихие голоса военачальников, ожидавших приказа полководца, срок утреннего завтрака истёк, и отряды готовились к переходу через Евфрат. Важно было определить порядок переправы, а властитель всё ещё не мог решить, как ему следует поступить, и это его бесило.
Снова заглянул слуга, на этот раз опасливо наклонив голову. Суппилулиума сам вышел из шатра, принял поклоны подданных и, помедлив, проговорил: