Очнулся, а бюрер в кителе мечется по палате, халата на нем уже нет, скулу трет, по которой я ему врезал, и с кем-то разговаривает: у него гарнитура маленькая такая на ухо надета. Увидел, что я зашевелился, разговор закончил, встал в ногах, глаза злые. Я смотрю, а глаза у него разные! Один черный, а второй голубой, словно он линзу вторую забыл поставить. Смешно и даже жутко в такие глаза глядеть. Но мне больше жутко.
А он зубами скрипит. Подошел ко мне и рукой за горло взял, а рука у него холодная, как лед, а потом он ее сжимать начал, и что-то тут со мной сделалось, что я понял, лучше разу помереть, чем терпеть такое. Я за руку его схватил, а ему хоть бы что. И снова все от меня вдруг так отдалилось, и голоса его я уже совсем не слышал. И такая боль! Сразу во всем теле и особенно — в груди. А потом он хватку вроде бы ослабил и мне, наконец, вздохнуть дал. И снова так ласково-ласково говорит мне, почти шепчет:
— Будешь с нами сотрудничать?
— Буду! — сиплю я и головой мотаю.
А что мне еще было им ответить? Вы что бы ответили, если бы вас так душили? Короче, взяли они меня в оборот и наручники не понадобились. Под лопатку мне маячок вкололи — чтобы сам вырезать не мог, к уху каким-то прибором, похожим на степлер, микрофон прицепили, никому не видно, а я их слышу, а в правую бровь вставили крохотный такой серебряный пирсинг со встроенной камерой и микрофоном.
Ненавижу пирсинг…
Но, знаете, что самое интересное? То, что я боли почти не чувствовал, хотя и должен был, а еще то, что все это почти сразу же заживало. И ни тогда, ни потом не болело. В общем, выставили меня из больницы через час, шмотки отдали, и только тогда я о пистолете вспомнил, он же у меня в куртке остался, а куртки среди вещей и не было. Ну ладно, думаю, мало ли, может, они решили про него умолчать, забрали да забрали, мне незаконное владение оружием не предъявили и ладно.
Спускаюсь по лестнице, гляжу, а в приемном покое девчонка эта рыжая сидит, которая меня сбила. Смешная она такая, чесслово: волосы ярко-рыжие в разные стороны прядями торчат, шапочка эта зеленая сеточкой, глаза зеленым накрашены, и помада тоже такая же рыжая, и веснушки, я сначала даже подумал, что она их специально нарисовала, такие они неправдоподобные были, а потом понял, что просто она такая и все. Меня увидела, глаза вытаращила, подхватилась со скамейки, я гляжу: а у нее в руках моя куртка! Ну мне сразу полегчало. Взял я куртку, пистолет щупаю, а пистолет, как это ни странно, на месте, а она что-то щебечет, щебечет и никак остановиться не может, и до меня так медленно начинает доходить, что она безумно рада, что я живой остался, потому что она считала, что меня вот-вот должны были с реанимации вперед ногами вывезти, а тут я стою перед ней целый и невредимый, а еще она говорит, что сделает для меня все, что угодно, лишь бы я на нее в суд не подавал, потому что сейчас сбить несовершеннолетнего — это очень большие деньги надо заплатить, и ее родители, конечно, не очень бедные, но таких денег у них точно нет.
Я на нее смотрю, а лет ей, наверное, около девятнадцати, недалеко от меня ушла, и странно мне как-то, что она вообще сидела тут, беспокоилась. Другая бы юриста семейного вызвала, да и все. Тем более, что я живой. Но тут я все-таки сообразил: чего мне на крыше ночевать, когда она раскошелиться готова! А она меня не сразу услышала, все свое лопотала.
— Чего? — спрашивает и ротик свой накрашеный так приоткрыла.
— Ничего, — отвечаю, — сними мне номер в отеле на неделю, ну и пятьсот евразийских долларов дай на карманные расходы, и я расписку дам, что претензий не имею.
— Не шутишь? — спрашивает, ротик закрыла и уже соображает, во сколько ей номер обойдется. Дороговато, конечно, но все равно на несколько порядков дешевле получается, чем по суду дадут.
Она еще подумала, а потом кивнула.
— Хорошо, — говорит, — пиши расписку.
А я отвечаю:
— Э, нет, так не пойдет! Сними номер и пятьсот бакарей наличными. Тогда и будет тебе расписка.
Она говорит:
— Откуда же я тебе ночью пятьсот еврашек наличкой возьму? Наличку только в банке можно получить — по паспорту. И то по предварительному одобрению.
— Ну утром подгонишь, — отвечаю, — а я расписку к этому времени напишу.
Ну ей деваться некуда, вышли мы вместе на подземную стоянку больницы, подошли к ее этому автомобильчику смешному, я его спереди осмотрел, и надо отдать должное: ни царапины, небольшая вмятина только на бампере посередине и все.
Ну мы сели в авто, пристегнулись, а она меня и спрашивает:
— А тебе обязательно нужно, чтобы отель был? Квартира тебя не устроит? У меня просто денег не очень много сейчас.