— Теперь, после знакомства… — Он сделал паузу. — Пойдем и выиграем этот чемпионат.
Раздались воинственные крики.
Адреналин разлился по телу, когда я присоединился к остальным парням.
— Смельчаки, Смельчаки, Смельчаки! — Я лишь на поле видел, как их команда воинственно кричит, но тогда я был их соперником, а теперь — часть всего этого, часть команды. Шесть лет назад, ради того чтобы попасть в эту команду, я был готов продать свою душу.
— Кто мы? — заорал Санчес.
— Смельчаки! — присоединился я. Странно, но я чувствовал себя как дома с моей новой командой.
— Что мы делаем?
— Задаем жару! — закричали мы.
— Что мы говорим? — взревел Санчес.
— Мы вас сделаем!
Мы с Санчесом посмотрели друг на друга, и я знал, что смотрю не на простого товарища по команде; я смотрел на брата, солдата, возможного друга.
Мы собирались сражаться вместе.
И мы, черт побери, выиграем чемпионат. Я нутром это чувствовал.
— Давайте немного поработаем. — Я кивнул ему.
— Вы слышали этого мужика, — Санчес вернул мой напряженный взгляд. — Давайте надерем несколько задниц.
Тренировка слилась в одно размытое пятно.
В размытое пятно жгучей боли.
Смешанной с упражнениями, которые мы делали во время бега.
Я получил еще одну тяжелую дозу боли, когда Томас, один из защитных эндов, решил, что было бы неплохо оторвать голову от моего тела (Примеч.: Защитные энды — два игрока, стоящие по краям защитной линии. Их задача — попытаться добраться до квотербека, а также остановить игроков, пытающихся пронести мяч по краям).
Я выплюнул кровь и вытер лицо.
— Еще раз.
Санчес рассмеялся.
— Вы его слышали?!
Джекс, наш квотербек, самый тихий футболист, которого я когда-либо встречал, бросил крученый мяч. Я побежал наперерез задним ходом и поймал мяч для тачдауна.
— Черт! — заорал Санчес. — Я уже вижу кольцо. Мне нужно купить новую коробочку.
— Коробочку для кольца? — поддразнил я. — В самом деле?
— Мне нравятся милые вещи, — он показал мне средний палец.
Члены моей старой команды были моими единственными друзьями. Но, окинув долгим взглядом поле, весь этот пот, грязь и постоянные крики, я понял, что наконец-то дома.
Мне просто не хватало самой важной части моей мечты.
Девушки.
— Эй. — Санчес ударил меня по руке. — Сотри эту грусть с лица и преврати ее в гнев. У нас еще осталось два часа тренировок.
— Гнев?.. — кивнул я. — Это я могу.
Джекс подал еще несколько пасов в мою сторону; я все их поймал. Было важно находиться на одной волне со своим квотербеком, и, хотя он был смертельно тихим, в нем была сила, которая вызывала не только уважение, но и привлекала внимание.
Когда тренировка, наконец-то, закончилась, я был таким уставшим, каким не был в течение последних нескольких лет.
И вот поэтому, ребята, «Смельчаки» самые лучшие.
Тренеры практически убивали своих игроков во время тренировок, и футболисты играли так, словно никогда в своей жизни не проигрывали ни одной игры.
— Хорошая работа, парень. — Джекс бросил свой шлем и протянул руку в перчатке. Его волосы были коротко подстрижены, челюсть сжата, а карие глаза просто пронизывали. Он больше подходил для обложки журнала «GQ», чем для футбольного поля.
— Э-э… — Я пожал ему руку. — Спасибо.
— Боже, ты просто красавчик, Джекс. — Санчес подошел ко мне и начал строить Джексу глазки.
— Эй, заноза в моей заднице… — Джекс явно разговаривал с Санчесом, когда отпустил мою руку. — Попытайся в следующий раз поймать мяч.
Санчес указал на себя.
— Лучший ресивер в лиге. — Он указал на Джекса. — Второй лучший квотербек. Извини чувак. Нельзя выигрывать всегда и во всем.
— Выкуси.
— Хорошо, что вы так хорошо ладите, — перебил я. — Такое единодушие.
Джекс ухмыльнулся.
— Скорее я терплю его дерьмо, чтобы мы победили.
— Мы побеждаем, потому что он терпит мое дерьмо, а я ловлю его мячи, — Санчес пожал плечами. — И я имею в виду кожаные, а не те твои крошечные штучки… Ты постоянно клянешься, что они у тебя на самом деле есть, хотя никто из нас никогда не видел тебя ни с одной цыпочкой, кроме твоей мамы.
Джекс прищурил глаза.
— Она готовит хороший суп, поэтому оставь это.
Я рассмеялся.
— Она действительно готовит хороший суп, — согласился Санчес.
— Мама Джекса снова приготовила суп? — спросил Томас. — Суп тако?
Джекс выругался, а затем закричал:
— Моя мама не готовила суп!
Томас бросил шлем.
— Черт возьми. Мне так нравится тако этой женщины…
— Томас… — пригрозил Джекс. — Отвали. Еще один вяк про тако и ты получишь по морде.
— Всегда нужно с опаской относиться к тихим парням, Миллер… — Санчес похлопал меня по спине. — Всегда.
— Ай! — вздрогнул я, а затем пошел за остальными парнями с поля по коридору, недоумевая, почему слышен свист и освистывание.
А потом увидел вспышку черно-белого цвета.
Черлидеры.
Мои губы скривились от отвращения.
Зло, все они — зло.
Некоторые девушки разглядывали меня сверху донизу, когда, пританцовывая, шли мимо; некоторые пытались прикоснуться ко мне, и я дернулся назад, словно они были какой-то заразой.
Санчес, шедший передо мной, остановился.
— Чувак, — простонал я. — Я устал, вспотел и у меня все болит. Прекрати перекрывать дорогу, я хочу отправиться в душ.
— Я занят, — сказал он через плечо.
— Пялишься на стену? — Я оттолкнул его с дороги и остановился, парализованный. Дыхание сперло.
Эмерсон.
Она стягивала волосы в конский хвост. Черт, сколько раз я тянул ее за эти длинные светлые волосы? Картинки нас с ней в постели, ее смех, как я чертовски сильно стремлюсь последовать за ней, что после не могу отдышаться.
Она вся состояла из изгибов.
Попка.
Бедра.
Мышцы.
Совершенство.
Меня охватил непонятный гнев. Мое тело не должно было, реагировать на то, как ямочки на ее щеках словно освещали помещение, или на ее светло-голубые глаза, которые, казалось, всегда смотрели прямо сквозь все мое дерьмо.
— Соблазнительные Изгибы! — заорал Санчес. — Я вижу, ты прочитала свое руководство.
— Я нанесла макияж!
Эмерсон подняла руку, чтобы он дал пять.
Я прикинул в уме, что к чему.
Насчет прошлого вечера.
И этого утра.
Она целовалась с Санчесом.
Все парни сделали ставки.
Он сказал всем парням, что застолбил ее.
У меня перед глазами покраснело; взгляд горел.
Сердце застонало еще больше, когда она запихнула в сумку свои спортивные штаны и нагнулась, завязывая шнурки на кроссовках.
Эмерсон все еще не видела меня.
Огромная часть меня хотела сбежать.
Но другая — «слабая» — часть хотела, чтобы она меня увидела, хотела, чтобы увидела мою боль, мой гнев, мое гребаное разбитое сердце.