- Сначала нас было сто. Потом пятьсот. Потом тысяча. Потом... - он глянул в толпу, край которой пропадал в полумгле, и, казалось, не было конца у этого зала-склада. Как там у фантастов: переход в четвертое измерение... Не станет остальных, Андрей Николаевич. Вымрут. Как мамонты.
А ведь он мои слова повторил, подумал Умнов. Те, что я Василь Денисычу бросил. Выходит, и я так считаю?..
- Ладно, - почти сдался Умнов, - пусть. Все работают на совесть, Неформашки от стыда перековались, а те, кто не захотел, ушел, отощал с голодухи, вымер, как мамонты. А Отцы города опять - на коне. Их парадные отчеты стали - ах! - реальными. Их доклады - ой! - деловыми. Их ордена заслуженными. Так?
- Кто ж о деле кричит? - усмехнулся Илья. - Дело - оно молчаливо. Оно слов боится. А Отцы города только и умеют, что слова рожать. Кому они нужны будут - мертворожденные? - вдруг застеснялся, добавил: - Вы извините за пафос, но уж тема больно... - Умолк.
Странная штука: Илья метил в Василь Денисыча, а ненароком попал в Умнова.
- Моя работа - одни слова, - с горечью сказал Умнов. - Выходит, и мне на свалку?.. Зачем я вам понадобился? Экономики не знаю, в политике профан. И на кой хрен мои нравственные статейки, если все кругом станут высоконравственными, порядочными, морально чистоплотными?.. Куда мне деваться? На завод двойных колясок? Разнорабочим?..
- Видимо, вы не понимаете. Или притворяетесь, Андрей Николаевич. Идет война. Если хотите, не на жизнь, а на смерть. Мы и они. Пусть нас больше, но они позиций сдавать не собираются. Вы наш город видели. Красиво? Все кругом перестроились - загляденье!.. Нет, милый Андрей Николаевич, война будет долгой. Очень долгой. Нынешнее поколение советских людей коммунизма, пардон, не дождалось. Не обломилось обещанное. И следующие не скоро дождутся, пока война. А на войне без комиссара плохо, если она - за идею. У нас отличная идея, Андрей Николаевич, и нам нужны отличные комиссары. Вы. Может быть, я. Если сумею, если талантишка хватит... Нравственность - штука абстрактная, ее не пощупать, не взвесить. А без нее любая идея - мертва... - Илья замолчал.
И Умнов молчал, переваривал услышанное.
И молчали люди, пришедшие посмотреть на Умнова. Только посмотреть? Тысяча, две тысячи, три - сколько их здесь? - ради одного Умнова?.. Выходит, что так, понял Умнов. Потому что в войне дорог каждый союзник. Тем более комиссар.
Кстати, и Василь Денисыч от него союзничества требовал...
- Что же мне делать? - тоскливо спросил Умнов. - Сдаться властям? Перебраться в Краснокитежск? Подсидеть Качуринера?
- Помилуйте, Андрей Николаевич, вы же сами себе противоречите. Кто утверждал: нет никакого Краснокитежска? На карте не обозначен... Не обозначен, верно, карта не врет. Но ведь вы и другую карту видели - в кабинете Василь Денисыча. Не стало страшно, а?.. Вот что. Ноги в руки, садитесь в свой "Жигуленок", газуйте отсюда. У вас свое место есть. Надеюсь, поняли: нужное. Вот и работайте, как совесть подскажет. Только помните: нас много. И будет больше. И когда вы через год, через пять лет, через десять проедете по нашей трассе и никакого неозначенного Краснокитежска не увидите, тогда знайте: мы победили. А значит, и вы... - Илья взял Умнова под руку. Все, Андрей Николаевич. Пора.
- Как пора? Куда? - разволновался Умнов. - Лариса, а ты как же?
За нее опять ответил Илья:
- У Ларисы тоже - свое дело...
Он потянул Умнова к выходу, молчаливый Ухов опять в стороне не остался: топал сзади, поддерживал столичного нежного гостя. И Лариса рядом была...
Прошли темный тамбур, выбрались на свежий воздух.
Прямо перед дверью стоял умновский родной "Жигуль", ровно и тихо фурычил, прогревался перед дорогой. На заднем сиденьи - заметил Умнов аккуратно покоилась адидасовская сумка.
- А гостиница? А счет? - все еще сопротивлялся Умнов.
Сам не понимал: чему...
- Все в порядке, - уже нетерпеливо сказал Илья. - Торопитесь. Время уходит.
Садясь в машину, Умнов вдруг вспомнил.
- Там же кольцо! Я не выеду...
- Теперь, - Илья выделил слово, - выедете.
А Лариса наклонилась к окну и нежно-нежно поцеловала Умнова в щеку. Как погладила.
Шепнула:
- Прощай, Андрюша...
Умнов медленно захлопнул дверцу, медленно, словно сомневаясь, выжал сцепление, включил передачу, медленно тронулся. Порулил между мертвыми складами. В свете фар возник кто-то, указал рукой: сюда, мол, направо. Свернул направо и сразу выбрался на известную улицу. Вон гастроном. Вон универмаг. Вон кафе "Дружба". Значит - прямо... И рванул прямо, выгнал стрелку спидометра на деление "сто двадцать" - быстрей, быстрей! Ни о чем не думал, не вспоминал, не анализировал, одно подгоняло: время уходит! Так Илья сказал...
Пролетел мимо безглазых ночных усадеб, мимо плотного черного леса, взобрался на горку, еще прижал газ. Дорога впереди - дальняя!.. И вдруг что-то - что? - заставило его резко надавить на педаль тормоза. Колодки противно завизжали, заклинили колеса - машина встала. Умнов вышел на пустое шоссе и обернулся. В темноте чернел знакомый силуэт бетонной стелы с гордым именем города. Она была позади!
Илья не соврал: Умнов все-таки выехал из Краснокитежска!..
Умнов стоял и смотрел на темный, без единого огонька, город, лежащий внизу. И вдруг вязкую тишину рассек четкий, ритмичный рык. Он приближался, становился громче, нахальней, злей, и вот уж из-за поворота материализовался мотоцикл, осветил Умнова мощной фарой, лихо затормозил рядом. Партизанский капитан ГАИ, сто лет назад - не меньше! - встречавший Умнова у границы Краснокитежска, вежливо улыбался, блестя дорогими фиксами. А двигатель не глушил.
- Уезжаете, товарищ Умнов? - вкрадчиво спросил он. - Ну, с богом!.. протянул свернутый в тугую трубку бумажный лист, перетянутый аптечной резинкой. - Василь Денисыч просил передать...
Умнов содрал резинку, раскрутил бумагу. В ярком свете мотоциклетной фары узнал знакомую карту, верней, не ее - черно-белую ксерокопию, снятую с цветного единственного оригинала.
- Василь Денисыч сказал: пригодится. Верно?
Умнов аккуратно свернул карту, сказал:
- Пригодится.
Капитан отдал честь, рявкнул газом, крикнул на прощанье:
- Что передать Василь Денисычу?
- Три слова, - крикнул в ответ Умнов: - Красные - это мы!