Лёша вернулся к нашей компании и, обхватив голову руками, сел на корточки.
– Ну, что я вам говорил! – Заговорил гневно Сергей. – Наш Бог – обычный извращенец, которому на нас, по большому счёту, плевать. Он разменивается нашими жизнями, отправляя нас на смерть сотнями, тысячами, миллионами, получая непостижимое для нас удовольствие и заряд счастья. Он с лёгкостью порождает нас и с такой же лёгкостью отправляет нас на смерть. И Ему начхать на наши чувства и эмоции!
– Успокойся, Сергей. – С унынием в голосе промолвил я, затем пошарился под ногами в поисках чего-нибудь твёрдого. Найдя заострённый с одной стороны камушек, я взобрался повыше по гладко поднимающейся стене гигантского тоннеля и начал писать это, если можно так сказать, письмо.
Кому оно адресовано? Сказать, что оно адресовано будущим поколениям я не могу, ибо, если подобные нам и окажутся здесь, вряд ли им будет до прочтения этих строк. Да и к чему вообще им наша история, если они окажутся в абсолютно такой же ситуации, когда смерть медленно и неумолимо будет надвигаться на них.
То, что я здесь излагаю, является скорее способом избежать той боли, которая переполняет меня, от которой хочется выть и плакать. Той боли, которая связана с осознанием того, что Бог оставил нас и на нас надвигается неумолимо изначальное тёмное Зло. Зло, корни которого идут из времён настолько древних, что можно со смелостью сказать, что оно гораздо древнее нашего Бога.
Теперь все мы уже чувствуем, что развязка близка – в любое мгновение живое воплощение смерти безжалостно сметёт нас, меня и моих собратьев, давя и кромсая наши бренные тела на своём пути. Прощайте же, прощайте, и да пребудет с вами Бог, каков бы Он ни был!
Штрихи к наброску фантастического рассказа или
«принцип причинности»
…длящаяся не один век и не на одном континенте игра
достигает в конце концов божественного искусства
распускать ткань времени или, как сказал бы
Пётр Дамиани, изменять былое.
Борхес Х.Л. Набросок фантастического рассказа.
Всем (почти всем) известен принцип причинности, устанавливающий допустимые пределы влияния событий друг на друга.
Согласно классическому концепту, любое событие А, произошедшее в момент времени t, может повлиять на событие B, произошедшее в момент времени t’, только при условии, если t’>t. Этим утверждением, что очевидно, допускается произвольно большая скорость переноса взаимодействий.
В специальной теории относительности учтена невозможность переноса взаимодействий со скоростью, превышающей предельную скорость света (с). Иными словами, событие А, произошедшее в точке пространства-времени (r, t) может повлиять на событие B, произошедшее в точке пространства-времени (r’, t’) только при условии: t’– t > 0 и c2(t’– t)2 – (r – r’) > 0, то есть в любой системе отсчёта событие A предшествует событию B.
Это в целом согласуется с обыденным представлением о том, что одно событие является причиной другого только если оно предшествует ему во времени и никак иначе.
Однако тот факт, что мы обычно наблюдаем такое развёртывание событий – из прошлого в будущее, а не наоборот, – не означает вовсе, что события последующие не могут влиять на события предыдущие.
Означенное нами наивное представление, под которое подгоняют свои выкладки физики, опроверг Пьетро Дамиани ещё в XI веке, который с совершенной ясностью доказал то, что Бог может сделать случившееся не произошедшим, а произошедшее не случившимся и что Он не делает этого только исключительно потому, что не желает вмешиваться в дела людские.
Что если Провидению угодно будет обратить время вспять, дать человечеству возможность исправить ошибки?
Можно, следуя мысли Борхеса, представить, что обратится всё вспять, вернётся всё и можно будет всё переиграть, шанс будет дан всё исправить: Гомер, быть может, поправит «Илиаду» в угоду дщери Зевсовой, Елене Прекрасной, и прозреет, подобно Стехиору, сподвигнутому сном своим к написанию о Елене, что не всходила она на судно и не плыла в Пергам троянский.
Микеланджело завершит свою «Мадонну с младенцем, Иоанном Крестителем и ангелами» памятуя, словно сквозь полупрозрачную пелену, о жажде потомков увидеть законченный вариант картины.
Штефи Гейер ответит взаимностью на любовь Бартока и его первый скрипичный концерт исполнят ещё в начале ХХ века, причём Штефи сделает первое, держа в уме второе.
Эмиль Ласк восстанет из мёртвых, вместе с сонмом других, погибших в Галиции в 1915-м, да и Первую мировую удастся избежать, ибо ужаснутся народы Европы итогам своего безумия; рука Гаврилы Принципа дрогнет.