Санька явно на что-то решался. Он метал в меня какие-то странные призывные взгляды, прося то ли о поддержке, то ли о пинке. Наконец, выпалил:
— Света! Подвал ваш все равно нужно оборудовать, чтобы правильно содержать в нем Плоткина. Не мог бы ваш Николай недельку пожить в другом месте?
Светик уставилась на Саньку, как тигр на соевую котлету:
— Не-е… Сдохнет от тоски. А чё, он нам не помеха. Он тихий.
— Извините, Света. Я все-таки спрошу напрямую. Николай — это мужчина или пёс? — не выдержал Санька.
— Шарпей. А чё?
Вот и собачка появилась. Надо держать ухо востро. Санька мне тоже нравился все меньше — в нем вдруг появилась какая-то суетливость, словно он вихлял задом.
— Значит, я перебираюсь к вам. Лучше прямо сейчас, времени у нас немного.
Светик пожала плечами:
— А дома не заругают? Гы. Мутант, ты с нами хостишься?
Санька состроил мне страшную рожу. Знал я, что это обозначает, помнил. Но не оставаться же в гостинице без денег и документов. Кроме того, у Саньки это явно было острое временное помутнение рассудка от пережитого днем стресса. Светик не только не подходила под Санькин стандарт, она вообще близко под этой стрелой не стояла. Поэтому я со спокойной совестью твердо заявил, что конечно же выезжаю вместе с оперативной группой на место будущего преступления, причем с заездом за вещами и выписыванием из гостиницы…
… Может быть, эту ночь мне все-таки нужно было провести в «Белграде», даже с риском для жизни. Потому что в нашей мальчиковой спальне до рассвета горел свет. Санька метался, курил, смотрел на звезды, приманивал О'Лая, планировал новую сказочную жизнь на Плоткинские деньги и объяснял мне, дураку, что наконец-то встретил женщину, которая ему по-настоящему интересна, а значит — нужна. А все, что было до сих пор — жалкий ширпотреб для потребителей глянцевых журналов. А вот Света…
Неформат, — простонал я, пытаясь ухватиться за подножку уходящего сна.
11. Первая добыча
Сквозь сон я слышал, как Санька куда-то звонил, как лаял шарпей, как падала на кухне посуда и мучился предчувствием, что вот-вот меня растолкает бодрый Санька и сообщит, что яичница остывает, кони под седлом, а дело не ждет. Предчувствие меня не обмануло.
А вот на Светика все это обрушилось явно нежданно. Она оказалась ко всему этому не готова и демонстрировала чудеса некоммуникабельности. Светику явно казалось верхом цинизма, что ее достают в собственной норе, да еще утром, до первой выпитой чашки кофе, до первой выкуренной трубки, до душа и макияжа и вообще до того, как она сама это позволит.
— С добрым утром, Света! — радостно приветствовал ее Санька в цветастом переднике.
На что босое бледное нечто, спускавшееся в белом балахоне по скрипучей лестнице, выдохнуло:
— Доброе утро — это оксюморон, Оксюморон, блянах.
Светик обитала в логове, это она не соврала. Здесь ей было явно хорошо и комфортно, причем хорошо и комфортно было только ей. Двухэтажный деревянный домик был обжит, разношен и переполнен всяким хламом по самое не могу. По мне — он был похож на выброшенную на песок с полвека назад шхуну. Краска везде облезла, дерево рассохлось, а появившиеся трещины штопали только пауки.
— Как в музее у бабы Яги, так? — сказал Санька восторженно. — Ох, мне мои евроремонтные хаты надоели…
Мы с Санькой уже пили кофе, а Светик все еще с отвращением клевала жизнерадостную загородную яичницу, когда Саньке позвонили на мобильный. Он прихлебывал в трубку, одобрительно хмыкал и, наконец, победно объявил нам, что бумажка найдена и ее ксерокопию можно забрать в любой момент, а можно и не забирать, потому что ее содержание он и так знает. Короче, по просьбе Сохнута, в августе, их референт Ольга Павловна Кабанова прописана по нижеуказанному адресу.
— Тащицца туда… — с ненавистью сообщила Светик в пространство. — Этта у Речного вокзала, ы?
— Так, — с готовностью подтвердил Санька. — Точно.
— А подвал? — с надеждой пошарила Светик по вариантам. — Че там с дизайном? Ведь еще не все?
— Какой подвал? А, подвал, — сказал Санька. — А что — подвал. Надо посмотреть.
— А че вы всю ночь шумели тада? — удивилась Светик. — Скреблись. Я думала — в подвале шарите. Парашу там, че еще, небо в клеточку. Нары.
— Ха-ха, — сказал Санька. — Боренька, ты не слазишь, не взглянешь? — он страшными глазами указал мне вон.
Я вздохнул и пошел к выходу.
— Э, Мутант! — позвала Светик. — Ты куда? Во, подвал. Под столом.
Подвал, действительно, начинался сразу под столом. Поднять квадратную крышку и там — лесенка в неглубокий пустой погреб. Светик включила мне свет, и стало видно, что в углу есть старый стеллаж, а у стены тянутся две трубы.
— Нормально, — сказал я. — Пойдет. Главное — труба есть.
— А че в этом главного?
Санька с удовольствием достал наручники и помахал ими:
— Прикуем и все дела, так?
— Ахха! — сказала Светик. — А ну, дайте… Реальные… а че они такие тяжелые?
В ее глазах блеснул детский интерес и придал некоторую определенность Светикиному неопределенному возрасту. Умница, сволочь, детский труд использует. Впрочем, я в ее годы уже непустые погоны носил.
Санька смотрел, как Светик взвешивает на ладони наручники, и по лицу его блуждала романтическая блудливая улыбка. Да, именно в таком сочетании. Он перехватил мой взгляд, быстро стер улыбку, смигнул маслянистость глаз и солидно ответил:
— Так ведь потому и тяжелые, Света, что они настоящие. Для других игр, то есть.
Потом Светик одевалась, а мы ждали внизу. У Саньки началась непосидячка, он менял кресла, вскакивал, хватал книжки, пытался говорить со мной, а потом как-то сник, вздохнул и резюмировал:
— Я обязан поразить ее воображение.
Светик спустилась нескоро. А спустившись, посмотрела на нас изумленно и сказала:
— Упс. А я четта в вебе зависла… Тебе, Мутант, от Фимы приветик. Ну че, поскроллили?
По дороге за большой добычей Санька заехал в супермаркет за малой добычей, объяснив нам, что столоваться задарма ему западло, а шопинг с Плоткиным в багажнике — это непрофессиональное пижонство.
Санькин джип, запаркованный у дома Кабановой, выглядел, как шоколадная конфета в жестянке с леденцами. В этом районе машины были, в основном, еще из советских времен, не то, что в центре. Да и вообще, чем дальше от центра, тем более узнаваемой для меня становилась действительность. Эту Москву я помнил.
У подъезда, как в старые добрые времена, сидела пара старушек. Я решил, что здесь надо действовать проверенными методами и объявил Светику:
— Ты ведь со старушками плохо ладишь, правда? Так что покури у джипа, заодно посторожишь, чтобы его не раскурочили, а то видишь какой райончик, как бы Эфраима в наручниках на такси везти не пришлось.
Светик молча развернулась, а мы подошли к бабулькам.
— Здравствуйте, дамы, — проникновенно произнес Санька. — Сестру мою видали? Вот только что убежала.
— Та, которая с вами была? С трубкой и вся в черном?
— Сестра? Не похожа она на вас что-то.
— В том-то и беда, что не похожа, — трагически ответствовал Санька, и ледок недоверия в глазах бабулек начал подтаивать от вспыхнувшего любопытства. — Боится она его. Кобеля этого.
— Гуляет девка, что ли? Так они сейчас все такие.
— Да ладно бы — гуляла, — закручинился Санька, — он же ее, гад, на наркоту подсаживает… Она вообще не хотела сюда идти, еле уговорил. Да вот, сами видели, все-таки сбежала в последний момент.
Взгляды, очищенные любопытством, подернулись сочувствием.
— А кто ж это? У нас таких, вроде, и нету.
— А она имени не называет. Раз всего и проговорилась, что женатый, а жену Олей зовут.
Бабульки моральный кодекс знали назубок. И возмутились от души:
— Подлец!
— Женатый, а туда же.
— Олей?.. Нет у нас, вроде, Оль…
— Как же нет, а новенькая?
— Ах, да… Но у нее, вроде, муж приличный.
— На вид приличный, а так — кто его знает…
— А в какой квартире живут? Надо бы поговорить нам, — сказал Санька и кивнул мне, услышав ответ. — А зовут как?