Чем занималась сдобная Фира было не слишком ясно. Плоткин знал только, что через нее пришло много денег за расширение списка досрочно освобожденных террористов.
Ипохондрик Шай тырил машины. Вернее, работал в нескольких направлениях. Обеспечивал «дыры» для угона израильских автомобилей в автономию. Кроме того, именно он в свое время сумел заволокитить идею противоугонного подразделения в полиции. А я все удивлялся — почему здравый смысл не торжествует, ведь угоняют машины почти в промышленных масштабах, а всем, вроде, пофиг. Особенно мило было то, что незастрахованные машины хозяева выкупали у его агентов обратно по сходной цене. Вроде бы было несколько оптовых сделок со страховыми компаниями, но там возникли сложности. Ну и еще Шай сумел обеспечить бесперебойную поставку запчастей из распотрошенных машин обратно, в израильские гаражи, по дешевке.
Трагически почившая Ревекка Ашкенази занималась всем, чем можно, а вернее — нельзя. С большим трудом удалось сбить Плоткина с восторженного рассказа о всех перипетиях неистовой борьбы Ривки за открытие в Иерихоне казино «Оазис». Плоткин уже знал о ее смерти и был искренне огорчен. Ривка с Наумом были неформальными лидерами. Получалось, что теперь, после ее гибели, Наум мог распоряжаться огромными деньгами. Во всяком случае теми, которыми не занимался Эфраим в Москве. Сам же Плоткин заведовал московской прачечной по отмывке денег. Сколько таких прачечных было у стариков и были ли, Эфраим не знал.
— А почему именно тебе такие деньги мыть доверили? — спросил я.
— Детей своих берегли, я думаю, — Плоткин уже сам был похож на побывавшего в стиральной машине рыжего кота. — Это все-таки серьезное преступление. Настоящее. Оставляющее документальные следы. Ну и не каждому дано… Это ведь не то, что попросить кого-то по блату превысить служебные полномочия или там… Ну, кому-то все достается даром, по наследству. А кому-то приходится добиваться всего своим трудом. А, да что там!
— Так, — согласился Санька.
— Увы, — кивнул я.
— Кому жизнь карамелька, — вздохнула Светик, — а кому — сплошные муки. Ахха… А кого так ваще — в парадном нахреф казнят, ни про что…
— Слушайте, — застонал Плоткин, — я не преступник… в том смысле, что я не убийца… Ну надо же разницу видеть!
— Ты-то не убийца, — Санька ободряюще кивнул Светику, мол, не бойся, отмстим за артиста и сузил глаза. — Только какой убийца будет Кабанова убивать за бесплатно? Так? Вот и выходит, что ты — заказчик. Но это мы потом проясним. А пока лучше давай о главном.
— А ведь ты, сукинсын, знал, что артист мертв?! — вдруг каркнула Светик.
Черт его знает почему, но на этот раз Плоткин согласился. Устало сказал:
— Ну знал. И что? Что с того?
— Ахха! — Светик шваркнула трубкой об стол, да неудачно, табак разлетелся. Недовольный О'Лай, тряся складками, удалился в соседнюю комнату.
— Что, «ахха»? — сорвался Плоткин. — Зачем мне убивать того, кому я платил за то, чтобы его убили вместо меня?! Если уж.
— А тада кто его?
Плоткин укоризненно посмотрел в мою сторону:
— Я вообще-то думал, что… ясно кто.
— Битый линк, — сказала Светик. — Мы тада вместе все были, када Кабанова делитили. Так что не, не то. Значит некому его было хакать… Кто ж его тада заскринил?.. А кста, ты откуда инфу скачал про смерть?
— Я ему звонил с утра, — неохотно признался Плоткин.
— Трупу? — уточнила Светик.
— Я тогда еще был не в курсе. А наоборот, хотел ему дать деньги и чтобы он сходил в казино. Раньше меня. Чтобы если засада, то чтобы обнаружилось.
— А этта… че, если бы засада и Кабанова бы схавали, че, пошел бы рулету крутить? — Светик заинтересованно подалась вперед.
— Света, тебе бы в психологи играться, а не в следователи, — любовно укорил Санька. — Давай к делу.
Но к делу Плоткин как раз не хотел, поэтому начал подробно рассказывать Светику, как долго он сомневался идти — не идти, как долго мучился сомнениями, как, узнав о смерти Кабанова, решил, что раз уж у него теперь репутация трупа, то надо как раз идти, потому что ловить труп в казино скорее всего не будут. И, нарядившись хасидом…
— Лажанулся, — закончил я.
— Да если бы ты, Боря, меня не узнал, ничего бы я не лажанулся!
— Да не узнавал я тебя! — неприязненно сказал я, ежась под взглядами коллег.
— Во! Ахха! — вспомнила Светик. — А мы ж еще тебя, Мутант, не разъяснили. С чего ты на Плоткина бросился? Ты ж его не знал?
— Вырядился он по-идиотски! — занервничал я. — Ну кто надевает литовский галстук и хасидские пейсы? И пиджак на нормальную сторону. Ну как не израильтянин, честное слово…
Плоткин заволок глазки пеленой грусти, как умирающая птица. И тоном еврейской мамы, терпеливой лишь от осознания, что все равно «смерть моя пришла», ответствовал:
— Ой, да господи, Боря! Что ты выдумываешь. Да так весь Бней-Брак ходит.
— Да нормально он был одет, — поддержал Санька, — я тоже таких у вас видел. Один к одному!
— Ну конечно! — мне стало обидно, что и тут мне нет веры. Да что же это такое, в самом деле? Санька будет меня учить, как одевались мои предки, даже если я их в глаза никогда не видел! — Где ты в своем Бней-Браке литвака с такими пейсами видел, Эфраим?
Плоткин задумался.
— Литвак — это фамилия? — уточнил Санька.
— Литвак — это образ жизни, — сказал я. — Это религиозное направление.
— Фанатик? — прояснила Светик.
— Не без того.
— Да, пожалуй… литвака с большими пейсами пожалуй что и не видел, — вдруг пробудился от воспоминаний Плоткин, растягивая узел своего галстука. — А вот хасида… видел, между прочим, хасида в галстуке. Точно. Видел. Эка невидаль, хасид в галстуке.
— Вот видишь, Мутант, — Санька закурил и развалился на стуле, — дуришь ты нас зачем-то. Как, Света, думаешь? Дурит?
Светик, не оборачиваясь на него, пожала плечами:
— Кста, могу в Сетке порыскать, если нада.
— Порыскай, — поддержал я, — много интересного узнаешь. Есть даже такой хасидский анекдот. Хасиды во время молитвы подпоясываются, чтобы отделить «высокое» от «низкого». А литваки — нет. Вот в хасидской ешиве ученик и спрашивает у ребе, чем же отделяют «высокое» от «низкого» литваки. А тот отвечает: «Галстуком». — Я принужденно рассмеялся, но меня никто не поддержал. Пришлось объяснять: — Хасиды верят еще и сердцем, а литваки только головой.
Молчание.
— Вот и намекают, что у литваков сердце осталось в «низком», — все-таки закончил я.
Светик, Санька и примкнувший к ним Плоткин мрачно на меня смотрели. Наконец, Санька разжал губы:
— Ха. Ха. Ха. Никому еще, Боренька, не удавалось вот так, с ходу, придумать анекдот. Во всяком случае смешной. Трудный это жанр. Так, Света?
— Там еще было, что у литваков — галстук, а у арабов, вообще… как это… — продолжил я зачем-то. — Ну забыл я, как эти кольца на куфие вокруг головы называются.
На этот раз хоть Плоткин слабо улыбнулся.
— Нимб они называюцца, — сказала Светик неприязненно. — Иссяк бы уже, а? — она вскочила и, колеблясь в утреннем размытом свете, поднялась на второй этаж. На лестнице она обернулась и сипло сказала:
— Мутант. Я тебя предупреждала, ахха?
— Све… — начал было я, да это существо уже вознеслось.
Санька переводил взгляд с меня на Плоткина, с Плоткина на меня, словно пытался выбрать, кто ему больше не нравится. Наконец, он решил, что не может работать в такой недружественной обстановке и махнул рукой: