Рык давно был старшим нашего двора, и его разве что только залетные не знали. Днем он отсыпался со своими друзьями у кого-нибудь на хате, а вечером выходил на промысел: гоповал в парке через дорогу, потрошил прохожих, доебывался до баб или, заняв технический этаж, ебал какую-нибудь счастливицу во тьме подъезда.
Среди его дружков выделялся только Залупа, который пристал к Рыку как банный лист и чем-то напоминал нашего Жабу. Вечно тявкал из-за спины, а когда дело доходило до разборок – сливался. Остальные были копией Рыка вплоть до прически – короткой стрижки под машинку с дебильной челкой, закрывающей лоб.
– Хуль ты Рака цепью осушил? – без лишних слов начал Рык, опершись об изрисованную хуями стену. Я снова пожал плечами.
– Он до шмота моего доебался, я пояснил, – коротко ответил я.
– Своих зашквар пиздить, Дьяк, – вздохнул Рык. Было видно, как ему похуй, но вожак должен решать такие вопросы. Все это понимали. – Чо словами не решили?
– Хуй знает, – буркнул я, исподлобья смотря на Рака. Он молчал в сторонке и голоса не подавал, как остальные. – Они кинулся, я ответил. А чо цепью? Так чтоб наверняка.
– Ну это правильно, – нехотя кивнул Рык. – Если глушить, то по серьезке. Рак сказал, ты типа в нефоры записался?
– Типа да, – нагло ответил я, понимая, что если сейчас не отстою свое мнение, то буду и дальше выхватывать. В том числе и от Залупы.
– Один? Или с кем-то? – пытливо спросил Рык, закуривая сигарету.
– Братаны есть, – кивнул я. – Солёного ты знаешь.
– Ага, знаю, – ответил Рык, паскудно улыбаясь. Он повернулся к молчащему Раку и добавил: – Повезло, что на Дьяка залупился, а не на Солёного. Тот бы тебя, дурака, вообще убил. Короче. У Рака к тебе предъява. Ответить придется. Как решать будем?
– Раз на раз давай, – бросил я, смотря на плоскую рожу Рака. Тот чуть подумал и кивнул.
– Раз на раз, – подтвердил он. Рык чуть подумал и сплюнул на пол.
– Вписываться будет кто за тебя?
– Не, я сам. Дворовые же. Тебе верю.
Рык улыбнулся в ответ и даже похлопал меня по плечу.
– Это правильно. По пацански. Чо, когда забиваетесь?
– Да хоть сейчас, – махнул я рукой. Но Рак протестующе замычал, заставив своих друзей заржать по-шакальи.
– Ему, блядь, месяц теперь в себя приходить, – отсмеявшись, ответил Рык. – Короче, забьемся через месяц. Если Рак сочтет нужным, то предъяву отзовет. Добро?
– Добро, – кивнул я и, пожав протянутую руку старшака, спустился по лестнице к себе на площадку. До меня еще доносилось слабое мычание Рака, но его в какой-то момент перебил недовольный голос Рыка и звук пиздюлины. Все, как и всегда.
Но Рак предъяву не отозвал. Однако и раз на раз мы с ним так и не сошлись. Через две недели после этого разговора Рак получил пизды в драке с гопарями Речки. Получил сильно: ему пробили арматуриной голову, и остаток своей жизни Рак провел дома, пуская слюни и обоссывая инвалидное кресло, выданное ему местной поликлиникой. Когда умерли его родители, Рака увезли в какое-то спецучреждение для инвалидов, а квартирку быстро прибрали к рукам мутные люди. Проходя мимо мусорных баков, я еще долго натыкался на большую фотографию сидящего в инвалидном кресле Рака с дебильным выражением лица и распотрошенную сумку с его обоссаными вещами, которыми побрезговали даже бомжи.
Нулевые начались сказочно. Количество «не таких, как все» росло в геометрической прогрессии. Мы, сидя на лавочках в парке, то и дело видели пестрых сверстников: рэперов, в мешковатых штанах и балахонах с Тупаком и Ониксом. Алисоманов и киноманов, выползших из прокуренных квартир и набравшихся смелости. Пиздюшню в черных балахонах «Scooter» и «Prodigy». Обвешанных значками и нашивками девчат. Вылезли на улицы скины и первые хулсы. Гораздо позже на улицах появились и другие: любители альтернативы, эмо и прочие однодневные хуеплеты.
Быть не таким, как все, стало модным. За свои увлечения полагалось пиздиться со всеми несогласными и презирать их так сильно, насколько позволяла собственная ненависть. Забавно, но на Окурке даже рэперы и пиздюшня в балахонах «Scooter» могли за себя постоять. Если ты в чем-то выебывался, то был обязан пояснить за свои увлечения. А если не мог этого сделать, то становился цивилом, который украдкой слушает любимую музыку дома и одевается исключительно в то, во что и подавляющая часть обитателей нашего города.
– Им надо как-то выделяться, – бросил как-то Балалай, когда мы сидели в парке на лавке втроем: я, он и Лаки, и пили холодненькое разливное.