– Нет, мне надобно к господину барону. Я взят на место секретаря, временно… Померанцев, Павел Матвеевич.
Так звали действительно существовавшего однокашника Александра фон Мака (на случай, если мосоловским вздумается проверить). В имени коллежский асессор ни разу не споткнулся, хотя оно изобиловало трудными звуками «п» и «м». Поразительно, но стоило Эрасту Петровичу в ходе какого-либо расследования преобразиться в иной персонаж, и проклятое заикание бесследно исчезало. Впрочем, он давно уже к этому феномену привык и не удивлялся.
– Ландринов, машинист «Ремингтона», – представился лохматый, не предлагая руки. – Это не паровоз, а подобие настольной типографии.
Фандорин хотел сказать, что знает (у него самого дома имелась пишущая машина «Ремингтон», шедевр технического прогресса), но барышня вмешалась в разговор:
– Какое у вас интересное лицо! И эти виски! Они такие от рождения? Послушайте, я хочу вас написать.
– Чего тут интересного? – засердился Ландринов. – До седых волос дожил, а все студент. Вам сколько лет, сударь?
Эраст Петрович конфузливо развёл руками:
– Уже двадцать семь. Я из вечных студентов. Денег, знаете ли, недостаёт. Год отучишься, потом год служишь где-нибудь. Поднакопишь немного средств – снова учишься…
– Ну, коли вы тут целый год прослужите, мы будем часто видеться, – сказала девушка. – Так что подумайте насчёт портрета. У меня маслом хорошо выходит. Я – Мавра. Без отчества. Просто Мавра и всё.
В самом деле, похожа на мавра, подумал Эраст Петрович. На мавра-альбиноса: припухлый рот, вздёрнутый носик, вьющиеся светлые волосы. Не зря в Японии говорят, что имя – это судьба. Как человека нарекут, таким он и будет.
Девушка протянула руку – не для поцелуя, а лопаточкой. Сжала ладонь коллежского асессора тонкими, но на удивление сильными пальцами и, поправив на плече лямку этюдника, ушла вниз по лестнице.
– Что взглядом провожаете? Хороша? – с деланной небрежностью спросил ремингтонист.
Фандорин оставил вопрос без ответа. Невежливые люди хороши тем, что с ними самими можно тоже не церемониться.
– Поднимаясь по лестнице, я слышал женский плач. Что-то произошло?
Ландринов покривился:
– Поревела немножко. У нас тут история приключилась… Ну да вы, конечно, слышали.
– Вы про смерть Леонарда фон Мака?
– Да, извели-таки старого паука. Яду в чайник подсыпали.
В голосе ремингтониста не слышалось и тени сожаления – такой уж, видно, человек: один у него «тьфу», другой крысеныш, третий паук.
– Кто же это его? – шёпотом спросил Эраст Петрович.
– Не нашего ума дело. У больших хищников и враги большие. Им есть что делить. Стоял дуб-великан, да и рухнул. Заодно пару муравьёв придавил, ну да кому до них, козявок, дело?
Коллежский асессор изобразил непонимание. Ландринов зло хохотнул:
– Само собой, вы и не слыхали. Кроме фон Мака ещё двое отравились, но до мелюзги никому дела нет. Мужик-уборщик и ещё некий Стерн, жених Мавры Лукинишны. Между нами, дрянь был человечишка. Чем невесту себе добыл, знаете? Фамилией да Парижем.
Тут уж Эраст Петрович и вправду не понял.
– Простите?
– Мавре Лукинишне её фамилия не нравится – Сердюк.
– Почему?
– Вот и я ей говорю. Фамилия как фамилия, а она страдает. Говорит: кем в России может стать женщина, если её зовут Мавра Лукинишна Сердюк? Лавочницей? Купчихой? Ну самое лучшее – акушеркой. А она мечтает быть художницей. Ну Стерн, скотина, и воспользовался. Ему недавно наследство досталось, от тётки. Не такое и большое, тысячонок пять, но он сразу к Мавре, свататься. Уедем в Париж, говорит, там сейчас все самоглавнейшие художники проживают. И имя у вас будет красивое: мадам Стерн. Она, дурочка, и клюнула. Только Бог иначе рассудил. Не будет ей ни фамилии, ни Парижа.
В голосе ремингтониста прозвучало явное удовлетворение. Экий мизантроп, подумал Эраст Петрович. То-то у него цвет лица в желтизну, это от разлития жёлчи.
– А зачем Мавра Лукинишна пришла в канцелярию? Должно быть, за воспомоществованием в связи со смертью жениха?
Ландринов хмыкнул.
– Как же, дождёшься у фон Маков воспомоществования. К папаше она ходит, он у нас старшим письмоводителем. Завтрак ему носит, обед. У них квартира казённая, тут рядом.
Он все разглядывал Фандорина, никак не мог успокоиться:
– Нет, что она в вас всё-таки нашла? Ни стати, ни румянца, да ещё виски седые. Рост разве. Ну так и я нисколько не ниже. Мне-то ни разу не предлагала портрет писать! …Ладно, пойдёмте, провожу. Тут коридорчиком, а потом сразу налево.
Вчера вечером, когда коллежский асессор встречался с фон Маками, в канцелярии было пусто – присутствие уже закончилось. Сейчас же в просторной комнате с низким потолком находились четыре человека: старик в потёртых нарукавниках и благостный молодой человек сидели за письменными столами; в углу в кресле дремал какой-то усач; у противоположной двери стояла и зевала краснощёкая молодка.