Выбрать главу

Сун взял стопку и, запрокинув голову, вылил в себя остатки ее содержимого. Потом промокнул губы белоснежным носовым платком.

— Такие, как Чжан Хун, губят свои и чужие жизни. Кто-то должен остановить их. Без них наше общество будет только здоровее.

Я не боюсь вашего испепеляющего взгляда. Не вам меня судить. Я сделал то, что от меня требовалось, так же как ваша мать в свое время сделала то, что требовалось от нее. В «культурную революцию» нам было не до нравственности. Мы просто старались выжить любой ценой. Вам, молодым, этого не понять. Вы воспринимаете нас как бессердечных чудовищ!

Сун попытался встать и покачнулся, будто лишился какого-то внутреннего стержня, опоры, необходимой для равновесия. Со второй попытки он все же поднялся. По лицу было видно, что этот человек выпил лишнего.

— А теперь, пожалуйста, уходите. Поезжайте к матери. Я звонил в госпиталь перед нашей встречей. Мне сообщили, что Лин Бай пошла на поправку.

Рано или поздно наступит и наш черед. Остается лишь ждать, когда это случится. Только знаете что? Это ожидание оказалось тяжелее, чем я думал. Все зло, совершенное нами за свою жизнь, в конце концов настигает нас и вгрызается в наши сердца. А когда от сердца ничего не остается и больше нечему страдать, вот тогда, возможно, и наступает наш час.

Он шагнул к двери и пошатнулся. Мэй вскочила и протянула руки, чтобы поддержать его.

Сун отстранил ее, как траурную розу, слишком колкую, чтобы к ней прикасаться. Потом выпрямился во весь рост, и хотя руки его еще подрагивали, на ногах он держался уже тверже.

— Ну, все, проехали! Вопрос закрыт! И все-таки хочется, чтобы у сына была спокойная, обеспеченная жизнь и после моей смерти. В Америке, я слышал, для этого нужно иметь только деньги!

Он толкнул рукой дверь, и та распахнулась.

— И перестаньте разыскивать нефритовую печать! Ее больше нет на свете! — обернулся Сун. — Чэнь всегда был трусом и предоставлял другим делать за него грязную работу. Поэтому Лин Бай и не смогла полюбить его. Но он постоянно крутился поблизости, подслушивал, подсматривал. Его удел пресмыкаться. Ему никогда не достичь жизненных вершин. Передайте этой жабе, что если он хочет уничтожить меня, то пусть сделает это собственными руками!

Мэй смотрела, как Сун идет через пустой бар, старательно печатая шаг, держа спину очень прямо. Открыв входную дверь, он ступил в дождь, хлеставший уже с меньшей силой. Водитель выскочил из машины и бросился навстречу своему начальнику, открывая на бегу большой зонт.

Глава 34

Мэй придвинула стул к кровати матери и села.

К носу Лин Бай подвели прозрачную гибкую трубочку. Ее тело опутывали разноцветные провода, похожие на схему маршрутов подземки, и соединяли его с монитором, на котором постоянно менялись цифры.

Хотя внешне Лин Бай почти не изменилась с того дня, когда Мэй видела ее в последний раз, чувствовалось, что ее состояние значительно улучшилось. Она спала, дыша ровно и глубоко. Выражение лица смягчилось. На щеках выступила здоровая испарина и даже намек на румянец.

Некоторое время Мэй молча смотрела на мать. Потом на цыпочках подошла к окну, под которым на стуле дремала Сестричка, и легонько потрясла ее за плечо.

— Сестричка! — позвала она. — Поезжайте домой спать, а я подежурю!

Та открыла глаза.

— Я не хочу спать. Уже светает.

Сестричка долила кипятка в свою чашку со старой заваркой и протянула Мэй. Они сидели у окна и по очереди пили чай, разделенные целым поколением и объединенные любовью к близкому человеку.

Сестричка показала на чье-то неподвижное тело на соседней кровати:

— Ночью привезли. Солдатик, пытался покончить с собой.

— А где же его родственники?

— Похоже, в Пекине у него никого нет.

С кровати донесся едва слышный стон.

Мэй посмотрела на тетю. У них были одинаково выступающие носы, унаследованные от общих предков. Ее лицо уже прорезали первые морщины, тыльные части ладоней исполосовали набухшие вены.

Сестричка не замечала изучающего взгляда Мэй. Она отхлебывала чай, с интересом следила, как мигают огоньки на мониторе, и даже не подозревала, как тяжело на душе у ее племянницы.

— Сестричка, а вам когда-нибудь… — несмело начала Мэй, — приходилось переосмысливать?

— Что переосмысливать? — не поняла та.

— Ну «культурную революцию», все, что тогда делалось, решения, которые принимались…

— Ну конечно, переосмысливали! Весь народ переосмысливал еще лет десять после «культурной революции»! Только что толку копаться в прошлом? Ничего уж все равно не вернешь и не изменишь.