— Вот теперь вы на самом деле меня напугали, — сказала Анни. — Существа из иных миров… Натан… мифическое предназначение… Неужели все это правда?
— Кто-то послал по твоему следу тех тварей, — возразил Бартелми. — Возможно даже, они последовали за тобой сквозь Врата — подобные тени вполне способны проникнуть оттуда. Об одном можешь не волноваться. Кто бы ни приходился отцом Натану, он обладает некой силой, которой мы себе и не представляем, — силой нарушать законы. Он не оставит сына без покровительства. Такой отец найдет способ приглядывать за Натаном. Уж поверь мне.
«А хочу ли я, чтобы за моим сыном приглядывали потусторонние силы?» — спросила себя Анни. Она доела пирог и потрепала Гувера по лохматой голове, стараясь избавиться от ощущения того, что будущее уже накрыло ее своей тенью.
Путешественники вышли в море через маленькую гавань Гримстоун и с удовольствием учились маневрировать в заливе, где резкий ветер взбивал верхушки волн в водяную пыль. Обратное путешествие по реке заняло больше двух часов: русло Глайда было извилистым, и Майкл соблюдал ограничения по скорости; когда они наконец причалили у Дома-на-Реке, уже стемнело. Бриз остался позади, в заливе; стояла тихая ясная ночь, и юный месяц не мог затмить сияния звезд.
— Вон кастрюля, — показала Хейзл. — И Пояс Ориона.
— Вы разбираетесь в звездах? — спросил Майкл.
— Только Натан.
— Не очень здорово, — добавил мальчик.
— По звездам можно находить путь, — принялся объяснять Майкл, — если вы путешествуете по морю. Смотрите: вот там Полярная звезда — и Вечерняя. Они указывают, в каком направлении вы движетесь. Что-то вроде небесной дорожной карты.
— Я думал, у вас есть радар, — заметил Джордж.
— Конечно, есть. Только хорошему моряку он не нужен. Не то чтобы я считал себя хорошим моряком — я не настолько знаю звезды.
— А что там за звезда? — спросил Натан, указывая на небо. — Прямо под Орионом?
— Не имею ни малейшего понятия. Я же сказал, что астроном из меня никакой.
— Это новая звезда, что мы открыли в прошлом году? — спросил Джордж. — Та, которой не было на карте звездного неба?
— Вы нашли новую звезду? — заинтересовался Майкл. — Ну, в той части неба много всего. Быть может, она вовсе даже не новая, просто, когда составляли карту, она на минутку отлучилась со своего места?
Натан исхитрился и наступил Джорджу на ногу.
— У меня довольно приблизительная карта звездного неба, — пояснил мальчик.
Неизвестная звезда вернулась и снова повисла над деревней; Натан был уверен, что ниже по течению реки ее видно не было. Сам не зная почему, он оказался не готов обсуждать эту тему со взрослым — даже таким приятным, как Майкл. То была их звезда, они ее нашли — собственную звезду, сияющую над Иде.
— Словно Вифлеемская звезда, — заметила Хейзл, когда они остались втроем.
— Глупости, — отрезал Джордж. — В Иде нет ничего примечательного. Будь то даже второе пришествие, Иисус родился бы в госпитале Кроуфорда, как моя двоюродная сестра Элеанора. Там есть родовое отделение. К тому же Вифлеемская звезда была большая и сияющая: она указывала путь трем царям из других земель. А наша совсем непримечательная. Я все-таки думаю, что это НЛО.
— И что же привлекло НЛО в Иде? — насмешливо поинтересовалась Хейзл. Она решила, что Джордж чересчур уверен в собственной правоте.
— А звезду?
— Да хватит вам спорить, — остановил их Натан.
Майкл догнал ребят (он привязывал и закрывал яхту). Они срезали путь через сады, принадлежащие Дому-на-Реке, и переулком отправились в деревню. Натан старался не смотреть на небо, но иногда ничего не мог с собой поделать; ему казалось, что и звезда, словно недреманное око, глядит на него со своего наблюдательного пункта в вышине.
Глава третья
Удача Торнов
Анни много размышляла о той беседе с Бартелми и его гипотезе относительно зачатия Натана. С одной стороны, она отнеслась к ним как к чудачеству, вроде теорий мистицизма Нового века, силы кристаллов, геомантии или рассказов о переселении душ. С другой стороны, Бартелми был человеком совсем иного склада, а шов в своей памяти — недоступное мгновение вне времени — ощущала она сама: быть может, теперь не так живо, и все же совершенно реально, даже по прошествии тринадцати лет. Анни отчетливо помнила глубокое потрясение, которое испытала, — не столько от смерти Даниэля, сколько от степени собственной вовлеченности, от путешествия в иное место, забытого, но до сих пор ощущаемого, навсегда ставшего ее частью, изменившего ее самое. Оно было самым ярким событием в ее жизни, основанной… на чем? На фантазии — заблуждении — игре собственного воображения, переутомленного в попытках затянуть зияющую рану той утраты? Нет, решила Анни. В конце концов, придется поверить себе, иначе кому еще остается верить? К тому же она видела их, слышала их шепот. Тихим вечером Анни сидела за компьютером в книжной лавке, пальцы порхали над клавиатурой, и в сознании оживали воспоминания, неизменно возвращающие ее к одному и тому же: к тайне Натанова отцовства. Удивительно, как она научилась принимать его много лет спустя — не утруждая себя напряженными раздумьями. И вот снова…
Анни впервые поймала себя на том, что норовит вернуться в глубины памяти, в прошлое, в запертые комнаты подсознания. Она подумала, что прежде, наверное, боялась вспомнить, даже попробовать; теперь это стало необходимостью, неотложным делом… Она мысленно нарисовала себе больничную палату, лежащего на кровати Даниэля, кровоподтек на его лице — темный, резко контрастирующий с белизной кожи, белыми бинтами, белой подушкой… Даниэля, ускользающего от нее… и вдруг — открывшего глаза; и ту любовь, что читалась в них, пронзающую ее даже теперь, вновь и вновь, бередящую старую рану. Анни цеплялась за тот миг и одновременно отталкивала его, ибо в сравнении с ним остальные моменты ее жизни казались размытыми и бесцветными. Только теперь она знала, что должна пойти дальше, вскрыть боль, дотянуться до самой смерти. Пальцы соскользнули с клавиатуры; лицо потеряло всякое выражение. Вернулись ощущения: цвета, чувство кружения и полета, падение во что-то мягкое, теплое прикосновение… Ее объяла любовь, подчинив разум и тело, наполнив собою все до последней поры, затмив и душу, и мысли, охватывая своей страстью и мощью. Любовь Даниэля — наверняка Даниэля! Но Даниэль многое отдал и мало взял; а эта любовь брала все — все, чем она была, и все, что у нее было, и отдавала лишь на собственных условиях, по своему усмотрению. Великий дар — дар, стоящий заплаченной за него цены, хотя платить пришлось собственной жизнью и душой…
Вдруг все содрогнулось: в забытьи Анни уронила голову на руки; теперь мир медленно возвращался на круги своя. Она подняла взгляд и увидела книжную лавку, и рыбок, плавающих сквозь коралловые заросли, — заставку на мониторе, и пылинки, кружившиеся в луче солнечного света, что лился из маленького бокового окошка. Постепенно пульс пришел в норму, но Анни по-прежнему сидела неподвижно. Минул час или больше, прежде чем она наконец встала и пошла заваривать чай.