— Ты все выдумал? — В голосе женщины зазвенел металл.
— Если так, — резонно возразил Натан, — то выдумка не помогла бы мне, верно? Ведь тогда человек с пляжа знал бы, что все происходило иначе? Он не захочет звонить мне, если это неправда.
— Верно, — согласилась миссис Сквайерс. — Отлично, я передам ему твои слова. Хотя…
— Спасибо, — поблагодарил Натан. — Большое вам спасибо.
Он повесил трубку, и в тот же миг в комнату вошла Анни.
Потянулась неделя школьных занятий и ожидания. Натану снилась чаша, змеящиеся узоры, что расползаются, отделяясь от кромки, и шипение — шипение над самым ухом. Он проснулся, дрожа в лихорадке, и ощутил чувство стыда от того, что так восприимчив к собственному сну. Чтобы успокоиться, мальчик попытался поразмыслить, где может быть спрятана запрещающая бумага, и согласится ли человек с пляжа с ним разговаривать, и что сказать ему, если согласится. Наконец он принялся думать о вечеринке, на которую Хейзл хотела с ним пойти, — о вечеринке с дискотекой и о том, какой ужасной она окажется. Вдруг ему придется танцевать: девчонки станут сбиваться в стайки и хихикать, а Джейсон Викс будет подпирать стенку с ухмылкой на лице. Неприятная картинка, нарисованная воображением, как ни странно, подействовала на Натана успокаивающе. В мысли о Джейсоне Виксе было что-то благоприятное для нервной системы. Он мог разобраться с Джейсоном Виксом. Викс, дискотеки и хихикающие девчонки — все они были частью этого мира. А вот другими мирами — мирами сна и тьмы — управлять было значительно труднее.
В субботу позвонил человек с пляжа. Анни неуверенно передала трубку Натану.
— Спрашивает тебя.
Натан взял трубку. Он старался говорить спокойно, хотя сердце бешено колотилось. Вот оно. Теперь его видениям предстоит испытание на истинность.
— Алло, — сказал он в трубку.
— Миссис Сквайерс передать мне, ты говоришь, что вытащить меня из моря. — Человек говорил хотя и с необычным акцентом, но удивительно бегло для того, кто учит английский лишь несколько недель. — Я думаю, невозможно. Как ты сделать это?
— Точно не знаю, — отозвался Натан, отчаянно желая, чтобы Анни вышла хоть на несколько минут. — Я спал и во сне увидел, как тонет человек. Я должен был его спасти. Я схватил его за руки и дернул на себя — и мы очутились на пляже.
— Что ты несешь? — проговорила Анни одними губами.
— Потом, — прошептал Натан, не представляющий, как будет отпираться.
На другом конце провода иммигрант из другой вселенной продолжал говорить:
— Да. Именно так все и произошло. Ты возник из воздуха, как ангел в старинной легенде. Потом принес сюда. Почему? Здесь чище, некоторые люди добрые, но общество — оно не современное. Отсталое.
— Я знаю, вам тут все должно казаться странным, — ответил Натан. — Я ничего не мог поделать. Нам пришлось отправиться сюда. Здесь мой дом. — Помолчав немного, мальчик продолжил: — Мне нужно так много у вас спросить. Мы можем встретиться?
— Важно… да. Ты найдешь меня или я тебя?
Усомнившись в том, что Анни отпустит его одного в Гастингс, Натан предложил новому другу сесть на поезд до Кроуфорда, затем на автобус и доехать до Иде, добавив, что готов оплатить гостю дорогу. Договорившись о встрече в следующую субботу, Натан повесил трубку; его слегка била дрожь. Вот человек из иного мира, которого он спас, сам не понимая, как именно, и перетащил за собой в невольное изгнание; теперь наконец они увидятся. Он узнает многое о том, другом, мире, и его обитателях в масках, и о правителе, который за ним следил, и крылатых ящерах, и разговоре о заражении, и…
— И что все это значит? — потребовала объяснений Анни.
Целую минуту Натан молчал.
— Я не могу рассказать, — произнес он. — Извини. Кое-чего я пока не понимаю и должен… сам во всем разобраться.
— С историей о том иммигранте связано что-то большее, чем внеклассное задание, так?
— Так. Пожалуйста, не расспрашивай меня, мам! Я не хочу лгать тебе, но и правду сказать не могу.
Вглядевшись в лицо сына, Анни прочла в нем мольбу. И внезапно в приступе паники спросила:
— Ты не делаешь ничего незаконного? Я понимаю, что таким людям нужна помощь, но ты не станешь ради них ввязываться во что-то запрещенное?
— Конечно, нет. Мам, я же не идиот. Если хочешь, могу поклясться.
Анни коротко покачала головой, лишь отчасти чувствуя облегчение.
— Этот человек тебе чужой, — заметила она, — и, тем не менее, у вас с ним какие-то тайны.
— Я все объясню, когда смогу, — пообещал Натан и добавил: — Если смогу.
— Мне следовало бы положить всему конец прямо сейчас…
— Нет!.. Я не делаю ничего дурного, — запротестовал Натан, искренне надеясь, что так оно и есть. — Пожалуйста, мам, поверь мне.
— Тебе-то я верю, — Анни подчеркнула первое слово, — но ты слишком юн, чтобы я доверяла твоим суждениям.
Анни решила не препятствовать встрече сына с просителем убежища. В тот вечер в одиннадцать она забрала Натана и Хейзл с вечеринки, заметив: «Вы не должны возвращаться домой одни в столь поздний час, даже если в деревне все спокойно». Когда они проводили Хейзл до дома, между матерью и сыном воцарилось молчание, которое никто не решался нарушить первым. Натан страдал: ему никогда не доводилось ощущать подобной отчужденности. Он понимал, что причиняет Анни боль, она же видела, как мальчик превращается в подростка — скрытного и враждебного; и это разрывало ей сердце. Ночью, лежа в постели без сна, она слышала, как сын поднимался в Логово, но так и не набралась смелости, чтобы окликнуть его и отправить назад в комнату. Чуть позже по звуку шагов на лестнице Анни определила, что Натан вернулся и лег, однако еще долго не смыкала глаз, погрузившись в свое одиночество; она и не подозревала, что сын тоже не может уснуть.
Глава четвёртая
Погоня
На следующий день они отправились на чай в Торнхилл. Натан оставил Анни с Бартелми в надежде, что она поделится с ним: мальчик знал, что у дяди Барти всегда получалось как-то все улаживать. Тем временем, прихватив упаковку «Смартиз», мальчик отправился разыскивать Лесовичка.
Как всегда, под сенью деревьев царила безмятежность — безмятежность леса, сопровождаемая пением птиц, шорохом листвы и жужжанием пролетающей мимо букашки. Солнце пятнами ложилось на землю, просеивая свои лучи сквозь неподвижные в безветрии ветки. Немного углубившись в лес, Натан выбрал бревно поудобнее, присел и негромко позвал: «Лесовичок! Лесовичок!» Оставалось лишь ждать.
Лесной обитатель явился почти мгновенно: должно быть, его длинный нос учуял аппетитный запах конфет, которые Натан сразу же предложил другу.
— Больше всего мне по вкусу зеленые. — Лесовичок принялся охотно и кропотливо отбирать любимое лакомство.
— По вкусу они все одинаковые, — спокойно заметил Натан. — И все равно каждому нравится какой-то определенный цвет. Вот мне — желтый.
Какое-то время они дружно жевали конфеты и почти не разговаривали. Потом Натан принялся рассказывать другу о чаше Торнов (хотя по-прежнему не мог произнести и слова о часовне или видении) и о том, что им с друзьями необходимо найти запрещающую бумагу, чтобы Ровена могла заявить о своем праве на наследование сосуда. Лесовичок мало что понял, поскольку ни в этом, ни в каком ином мире не сталкивался с законодательством, однако смог уловить главное.
— Скорее всего, запрет — просто листок бумаги, — заключил Натан. — Если мы его отыщем, миссис Торн докажет, что чаша принадлежит ей, и вернет ее. Мы тщательно обыскали дом — похоже, там документа нет. Дядя Барти предполагает, что запрет спрятан в здешних лесах, к примеру, на месте прежнего дома Торнов, разрушенного давным-давно, задолго до появления Торнхилла. Дядя рассказывал, что были и другие дома — жилища, как он их назвал; и только при Генрихе VII или VIII — не помню точно — построили тот, что напоминал нынешний, на вершине холма. В некоторых комнатах до сих пор видны остатки старых стен. Как бы то ни было, где-то неподалеку, под деревьями и толщей опавшей листвы, должны сохраниться руины первоначального жилища. Я подумал, вдруг ты знаешь такое место?