Ровена пригласила гостя в заднюю комнату и предложила сесть.
— Стало быть, — подытожил фон Гумбольдт, — вам нужна чаша, мне деньги, а ему справедливость. Мы здорово позабавимся, пытаясь выработать вариант, устраивающий всех троих.
— Вся эта сентиментальная дребедень насчет гибели семьи будет выгодно смотреться в суде, — заметила Ровена, пристально глядя на фон Гумбольдта. — Я — всего лишь потомок старинного рода, пережиток классовой системы и все такое; вы — внук нациста. Извините за прямоту, но так оно и есть. Сочувствие присяжных на его стороне.
— Я знал, что ваш сиюминутный порыв обратиться в суд немного поспешен.
Она буквально кожей чувствовала: фон Гумбольдт радуется тому, что принял за ослабление ее позиций, и сдерживается, дожидаясь, пока она выложит все карты на стол. Подобно всем прямолинейным и практичным людям, лишь изредка прибегающим к хитрости, Ровена делала это мастерски. Она вовсе не собиралась делать то, чего он от нее ждал. Пусть строит предположения — неверные предположения.
— Я подумывала о встрече, — сообщила она. — Неофициальной. Пара свидетелей, никаких адвокатов. Нужно выбрать подходящее место. Бирнбаум заинтригован историей чаши — давайте этим воспользуемся. Дом семьи давным-давно продан, зато я знаю его нынешнего владельца. Он разрешит нам встретиться там. Бирнбаум почувствует себя нарушителем традиций. Он не пойдет на такое — слишком романтичен.
— Это на руку вам, а не мне, — заявил фон Гумбольдт.
— С вами будем разбираться отдельно. Вам он не уступит ни йоты; а мне может.
— Вы нещепетильны, — заметил австриец. Похоже, слова Ровены его несколько шокировали.
— Чаша принадлежит моей семье. И я хочу кое-что с этого поиметь.
— Кое-что… Понимаю. Но вы ведь говорили, что вас интересует лишь сама чаша. — Фон Гумбольдт взял кружку с чаем, однако не спешил сделать глоток.
— Судя по нынешнему положению вещей, у меня не так уж много шансов. Если с вами я еще могу разобраться в суде, то с Бирнбаумом все не так просто. Из-за него дело нужно улаживать без суда.
— А убрав с дороги Бирнбаума, вы снова решите разобраться со мной с помощью закона?
Ровена позволила себе коротко, натянуто улыбнуться.
— Хорошая мысль. Нет. Вот что мы сделаем: заключим сделку. Я не стану предлагать что-то в спешке: только встречу, чтобы пустить пробный шар. Ведь она никого ни к чему не обязывает, верно? Разве не этого вы хотели?
— Как скажете.
— И еще одно; Грааль должен быть там.
— Нет, — спокойно отозвался фон Гумбольдт.
— А что вы волнуетесь? Обеспечьте ему любую защиту, какую пожелаете. Никто на нее не позарится — без сертификата о происхождении чашу нельзя продать. Именно потому из «Сотбис» в первую очередь обратились ко мне. Датирование по углероду не удалось; стоит мне сказать, что чаша поддельная, и вы вряд ли найдете покупателя. Во всяком случае, не по той цене, на какую рассчитываете. Нужно привезти Грааль туда, где мы собираемся встретиться. Создать необходимую атмосферу.
— Миссис Торн, я не романтик. Со мной ваш трюк не пройдет. — Фон Гумбольдт был явно сбит с толку.
— Я знаю.
— Тогда зачем предлагаете?
— Я уже сказала. Важна атмосфера. — С минуту Ровена помедлила, потом сделала вид, будто потеряла бдительность, проронив: — Хоть раз хочу взглянуть, как она смотрится дома. Потом, если придется расстаться с ней… — И Ровена пожала плечами.
Граф не клюнул окончательно и все же задумался — она точно это знала. К тому же ему не хотелось ждать, пока заработает громоздкая юридическая машина.
— Я посоветуюсь с «Сотбис», — пообещал фон Гумбольдт.
Приближение каникул не вызывало у Натана обычного ощущения совершенного восторга. Мальчик скорее чувствовал облегчение от того, что теперь не придется отвлекаться на школу и можно будет сконцентрировать внимание на других проблемах. К тому же его одолевал постоянный неприятный зуд волнения и зарождающегося страха. На ночь Натан достал спортивные штаны и толстовку: ему надоело скакать из вселенной во вселенную в одной пижаме; потом натерся приготовленным Бартелми маслом и спокойно уснул без сновидений, во всяком случае — судьбоносных.
Субботу мальчик провел с Хейзл и Джорджем; друзья, как обычно, страшно завидовали, что у Натана каникулы начинаются так рано.
— Как же так выходит, что люди, которые платят за обучение, в итоге учатся меньше? — возмущался Джордж.
— Мама не платит. У меня бесплатная стипендия.
— Ты знаешь, о чем я.
Вечером Анни сообщила ему, что хотела бы на пару часов отлучиться — повидаться с Бартелми.
— Ты уверен, что справишься один?
— Ну конечно. Да и Хейзл пока побудет у нас. Ее допрашивали копы, так что теперь ей нужна моральная поддержка.
— Ты в порядке? — спросила Анни у девочки. Хейзл кивнула. О том, что она написала письмо, девочка призналась только Натану и больше ни одной живой душе.
— Я поставлю в микроволновку пиццу. Грибы с моцареллой или пепперони?
Дети дружно высказались за пепперони.
— А зачем тебе к дяде Барти? — полюбопытствовал Натан. Мальчика немало удивило то, что Анни решила отправиться к Бартелми без него.
— У меня к нему конфиденциальный разговор, — объяснила Анни. Бартелми настаивал, чтобы она пришла одна — мол, «недетская тема». Мысленно скрестив пальцы, Анни добавила: — Возможно, о деньгах.
Натан промолчал, но матери не поверил.
Добравшись до Торнхилла, Анни застала Бартелми одного: Эрик ушел ужинать с Ровеной Торн.
— Она что-то замышляет, — сообщил Бартелми, сопровождая Анни на кухню. — По-моему, сейчас она пытается добиться от владельца разрешения привезти чашу сюда на пару дней. Ровена хочет, чтобы на нее взглянул Эрик. Похоже, она к нему прониклась.
— Как и все остальные, — с улыбкой добавила Анни. — Быть может, Ровена впрямь поверила, что он из другого мира.
— Вероятно.
Поскольку Анни была не за рулем, Бартелми подал ей бокал домашнего шампанского с бузиной, налив его из бутылки с клеймом винного дома «Крюг».
— Боюсь, с ужином придется чуть обождать. Сначала мне необходимо провести небольшое расследование, и я хочу, чтобы ты была рядом — на случай, если сможешь кого-нибудь — или что-нибудь — опознать.
— Какое еще расследование? И зачем вся эта таинственность?
— Увидишь.
В гостиной Бартелми раздвинул мебель по углам и скатал восточные ковры; задернул шторы, изгнав из комнаты свет долгого летнего вечера.
— Я бы предпочел дождаться темноты, — пояснил хозяин дома, — но тогда мы совсем припозднимся.
Он присел на корточки перед камином и чиркнул спичкой. Анни почудилось, что в камине вовсе не угли, а какие-то комочки — белесые и остроконечные, как осколки кристалла. Вот они начали разгораться голубоватым пламенем, бледным на фоне все еще не полной темноты.
— Что вы делаете? — спросила Анни у Бартелми с некоторым испугом в голосе.
— То, чего я не делал уже давным-давно. Мне это никогда особенно не удавалось. Как говорится, я не вкладываю душу. Но раз уж у меня был Дар, меня обучили всем премудростям ремесла. Я редко ими пользуюсь. Приготовление пищи всегда было для меня главным и достаточным волшебством.
Гувер трусил рядом с Бартелми, пока тот шел по широкому кругу, посыпая пол каким-то порошком из склянки. Едва видимый, бледный, как тень, знак свидетельствовал о том, что проделывалось это не впервые.
— Это… магия? — спросила Анни.
— О да. Одно из древнейших заклятий. Действительно очень могущественное. Не переживай: ничто не покинет границ крута, пока на них лежит надежная печать.
С помощью все того же порошка Бартелми принялся выводить четыре руны за краем, что-то бормоча себе под нос: Анни не могла расслышать слова — а если и могла, все равно не понимала.
— Говорить буду я. Ты садись вот здесь. Лучше не вставай со стула. И ни в коем случае не переступай черту.
Анни села, судорожно зажав в руке бокал.
— Вы… вы собираетесь вызывать духов умерших?