Что касается самого Кузьмы, то поведение неизвестной молодой блондинки очень сильно его интриговало. Он привык к тому, что высокое положение в обществе превращает его в глазах подавляющего большинства женщин в объект абсолютно и безусловно недосягаемый и потому совершенно неинтересный. На него попросту боялись смотреть. Отводили глаза, если он начинал смотреть первый. Конечно, у Кузьмы есть Селия, но ведь это не должно означать, что другие девушки не имеют права придержать ему дверь, пригласить на танец или подать упавшую перчатку? Ведь это приятно, чувствовать себя привлекательным, желанным…
Тати Казарова оказалась первой, кто осмелился открыто продемонстрировать свой интерес к Кузьме, и это взволновало его. Юноша много думал о том, как дать понять этой симпатичной незнакомке, что её внимание вызывает у него интерес. Окружающая роскошь почему-то наводила на него только тоску, Кузьма скучал, в его жизни так мало было разнообразия, ярких событий и вообще чувств, что он решился бросить платок… В театре. На глазах у всех.
Какая же досада охватила юношу, когда Тати протянула поднятый платок не ему, а его матери! Он испугался, что она не поняла его тонкого намека… Он попытался выразительно взглянуть на молодую женщину… Он боялся выдать себя Селии и матери, он трепетал от волнения, это было рискованно, это было любопытно, это было романтично… Как же он радовался этой маленькой игрушке, которую невзначай подарила ему жизнь! И каким же несчастным он почувствовал себя от того, что после этого случая белокурая поклонница вдруг исчезла… Как сквозь землю провалилась.
Больше всего на свете Кузьме хотелось приключений. Он часто сидел в парке на изогнутой ветке дерева и мечтал. О неожиданных, возможно, опасных поворотах судьбы, о рискованных авантюрах, о дальних странствиях, и, конечно, о чувствах, столь сильных, что им невозможно противостоять… Ничего из этого пока не было ему доступно, разве только непреодолимая нелюбовь, почти ненависть, к его будущей «матери-ошо», Селии шай Сунлугур, к которой на виду у всех Кузьме надлежало демонстрировать почтение, которая контролировала и оплачивала все его занятия и развлечения, выбирала по своему усмотрению для него музыку, фильмы, книги, и с которой он имел возможность говорить каждый день не более двадцати минут, потому что она постоянно бывала занята важными делами…
Белокурая незнакомка показалась Кузьме отважной, безрассудной и готовой на подвиг — ему отчаянно захотелось продолжить эту игру, внести сладкое, острое, жгучее — какое-нибудь! — разнообразие в свою абсурдно дорогую, но пресную при этом жизнь. Он десятки раз репетировал перед огромным зеркалом в своей комнате, примеряя на себя различные роли: то он пытался изображать юного, но искушенного уже обольстителя, то скромного и целомудренного юношу, мучимого жестокой невестой, он продумывал свои будущие диалоги с загадочной златокудрой девушкой, пытаясь решить, какой образ вызовет у неё более сильные желания, и на какой струне её души лучше сыграть — на стремлении защитить несчастного или на страсти к вожделенному и порочному? Все надуманные образы выглядели, как водится, гротескными, штампованными, ибо от первой до последней фразы они заимствованы были из книг и мыльных сериалов — не хватало Кузьме чистых источников информации, не перекрытых тотальным контролем и не отравленных стереотипами круга, в котором он вращался, — юноша мог наблюдать за теми, кто окружал его, за матерью, властной, жесткой и временами беспринципной, за Селией, скрытной, холодной, строгой, за охранницами, которые всегда молчали… Словно весточки издалека долетали до юноши сведения о жизни за пределами замка и парка с фонтанами, статуями, чайными беседками, полем для гольфа, конной фермой и знаменитой мраморной лестницей к океану. Все познания о кипучей, гремучей, временами обжигающей среде, что существовала за высоким забором, окружающим парк, Кузьма получал из чужих рук, из рук, которые перебирали для него сведения, точно ягоды в компот, отсеивая «лишнее» — жизнь тщательно фильтровалась перед тем, как быть ему поданной… И потому он ничего ещё не знал. Совсем ничего. Ни о жизни, ни о себе самом…