Камрин пожала плечами.
— Возможно, позже.
Джеки, одна из прислуги Хортонов, вошла в заднюю дверь и положила свои ключи на столешницу. Оглядев кухню, она особо пристальное внимание уделила Камрин.
— Вы приготовили завтрак?
— Мы с Эмили приготовили, да. Вы не возражаете? Я не могла уснуть.
Джеки улыбнулась, махнув рукой.
— Конечно нет. Я просто… тогда всё приберу. — Она оглядела кухню, словно ожидая, как мимо вот-вот провальсирует клан тараканов.
Камрин любила готовить и, как правило, не оставляла кухню в таком беспорядке. И хотя та и выглядела, словно взрыв на «Данкен Хайнс»[29], кухня была довольно чистой.
— Нужно лишь вымыть кастрюли из-под маффинов и миску для смешивания. — Камрин улыбнулась Эмили. — Всё остальное на нас. — Она снова посмотрела на Джеки. — Вам нужна будет помощь?
— О, нет. Спасибо. — Взгляд на её лице умолял: «пожалуйста, не надо».
Анна бросила полотенце в раковину.
— Я заберу Эмили наверх искупать.
Джеки приступила к мытью сковородок, так что Камрин раздвинула дверь террасы и вышла наружу с чашкой кофе. Наблюдая за розовым восходом солнца над горизонтом, она села и сделала глубокий вдох. Ещё один первый раз для неё.
Спокойствие в душе.
Дом находился очень далеко от главной дороги, поэтому не было слышно автомобилей. Вдалеке стучал дятел. Крикнул козодой[30]; звук, как ни странно, расслабляющий. Она привыкла к шуму. Гудящим машинам. Раздражённым утром пассажирам. И как минимум, церковным колоколам вниз по улице, когда была в Милуоки. Она не знала, находить ли тишину умиротворяющей или тревожной.
Спустя двадцать минут из дома вышел отец. Он остановился, прежде чем потянуться к ближайшему стулу, уставившись на засохшее тесто в её волосах и на лице.
Она пожала плечами.
— У меня закончилось мыло.
У него отвисла челюсть. Затем он рассмеялся и сел рядом с ней. Осторожно отпил кофе и взглянул на горы.
— Что ты здесь делаешь без книги или ноутбука?
— Просто сижу.
— Ты поругалась с Троем?
— Нет.
— С Наной? Что она сказала на этот раз?
Камрин улыбнулась, глядя на его лысую голову и узкое лицо.
— Ничего, пап. Я просто сижу.
— Не доводилось слышать, чтобы ты просто сидела.
Она допила остатки своего кофе, делая вид, что не заметила, как он на неё таращится.
— Знаешь, Камрин, в одно пасхальное воскресенье, тебе, должно быть, было девять или десять, твоя мама нарядила тебя в одно их тех воздушных розовых платьев для церкви. Все говорили о том, как красиво ты выглядишь. Они тебя нахваливали. А ты топнула ножкой и закричала. Ты утверждала, что не хочешь быть красивой, а хочешь быть умной.
Она совершенно не помнила этого. Кроме того, она удивилась, какое это имеет отношение к простому сидению на улице.
— И?
Когда отец посмотрел на неё, у Кэм перехватило дыхание. Он выглядел растерянным. Пристыженным.
— И я не понимал, как сказать тебе, что ты можешь быть и той, и другой. Умной и красивой. Ты была так непреклонна, так обижена, что мы никогда не осмеливались поднимать эту тему снова. Время от времени мы говорили тебе, как мило ты выглядишь, но у тебя появлялось такое выражение на лице, будто мы тебя обидели. Вскоре мы просто перестали тебе об этом говорить.
Её пальцы онемели, пульс стал медленнее холодной патоки.
— Пап, к чему ты клонишь?
Его взгляд встретился с её глазами.
— Мне никогда не следовало прекращать говорить тебе об этом. Думаю, что ты неправильно поняла наши намерения. Ты была прекрасной. И умной. Ты всё ещё такая, всегда была. Но теперь ты больше этого не знаешь, не так ли? — Он покачал головой. — Мне очень жаль.
Её рот, задрожав, раскрылся, лицо отца расплывалось перед её глазами от подступивших слёз.
— Пап?
Поднявшись, он огляделся, похлопал по своим карманам, а затем снова обратил свой взгляд на неё.
— Это всё, что я хотел сказать. Хотел, чтобы ты знала. — Он взглянул на часы. — Не знаешь, выиграли ли «Бруэрс»?
Она рассмеялась, вытирая слёзы.
— Не знаю.
Кивнув, он пошёл к дому. Не дойдя до двери, он остановился, но не обернулся.
— Я никогда не видел тебя более красивой, чем сейчас, покрытой выпечкой… кроме всего прочего, и в пижаме. Улыбка тебе идёт. — Он развернулся к ней лицом. — Следует ли нам благодарить за это Троя?
Она не нашлась, что сказать, и просто уставилась на него, когда он отсалютовал ей чашкой кофе и зашёл внутрь.
Выдохнув, Камрин села обратно в своё кресло. Она сказала Трою, что люди не меняются. Это то, во что она твёрдо верила. Тогда почему она вела длинные полуночные беседы и разукрасила себя тестом для маффинов? Почему её семья поднимала столько шума из-за её поведения? Оно же не настолько отличалось от её обычного, так ведь?
Трой заставлял её делать, говорить, чувствовать то, что обычно она бы не сделала. Ни один мужчина не вызывал у неё улыбки с самого утра, не заставлял с нетерпением ожидать ночи, чтобы узнать, какие ещё порочные и забавные идеи он припас. Она обнаружила, что думала о нём, когда его не было поблизости, желая узнать его мнение на происходящее.
Сколько она себя помнила, Трой всегда был ей небезразличен. Но теперь ей хотелось держать его за руку и прогнать поцелуем боль. Заниматься любовью каждую свободную секунду. Прошлой ночью она рассказала ему то, что даже сама не с полной уверенностью осознавала. Она была уверена: он никогда никому не рассказывал о своём отце. Что же изменилось? Откуда это взялось?
Трой до сих пор не рассказал ей, к чему был весь этот список, но из-за него всё менялось, и не только между ними, но и внутри неё. Он делал её… счастливой.
Она поспешно встала и направилась в дом, прежде чем позволить себе размечтаться. Мечты и желания опасны. Они рождают личностные иллюзии, искореняя факты и подменяя их пустыми, нереальными желаниями. Мечты не более реальны, чем та идея, что они с Троем могут стать друг для друга кем-то большими.
Когда она открыла дверь, все члены семьи застыли, уставившись на неё, стоило ей войти в кухню. Ладно, она была в полном беспорядке. Более чем в одном смысле слова.
— Я в душ, — пробормотала она.
— Постой, — произнёс Фишер, закрывая холодильник. Он поставил свой стакан с апельсиновым соком на стойку. — Что происходит между тобой и Троем?
Она оглянулась на присутствующих в комнате — их лица были застывшими, и её кожу закололо, словно крошечными ледяными осколками. Знают ли они, что всё это ложь, и если да, то откуда? О, пожалуйста. Нет, нет. Им осталось продержаться ещё всего лишь два дня. Всего два, и всё опять вернулось бы на круги своя. Стало бы мрачным, скучным и обыденным. Она посмотрела на Хизер, но её сестра только пожала плечами.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Камрин, надеясь, что никто не заметил её дрожи.
— Трой спустился вниз этим утром, утверждая, что не голоден и просто хочет пробежаться.
Камрин в шоке смотрела на брата. Неужели Троя расстроил её жест с запиской и маффином? Ей хотелось, чтобы он проснулся с улыбкой, как было с ней. Хотела сделать что-то приятное, чтобы сказать…
— Он на пробежке? — повторила она, не понимая услышанного.
— Что я и говорила, — заявила Нана. — Люди должны бегать, только если за ними гонятся.
— На пробежке, — подтвердил Фишер.
Её мама положила маффин на стол перед собой.
— Ну и что здесь такого? Он всегда бегает по утрам?
— Я… — Ну, она не была уверена. Не так, как если бы они встречались по-настоящему. — Я не знаю.
— Ты не знаешь? — спросила тетака Миртл. — Разве ты не его девушка, Камрин?
Они посмотрели на неё — обвиняюще, вопрошающе. Всё это дело собиралось рухнуть у них на глазах. И тогда вся семья проведёт остаток выходных, крича и принижая её не только из-за лжи, но и за то, что Кэм сделала Трою больно. Она надеялась вернуться в Милуоки, когда это «расставание» должно было произойти. Таков был план.
29
«Данкен Хайнс» — товарный знак смесей для традиционных и старинных домашних кулинарных изделий: шоколадного печенья, кремов, печенья с арахисовым маслом и шоколадной крошкой.
30
Козодой — небольшая (длиной около 25 см) лесная птица с длинными крыльями и длинным хвостом. Распространена в восточных штатах США и на юге Канады; зимой мигрирует в Мексику и в район Мексиканского залива.