В окно яростно плеснуло.
— Погодка-то как разыгралась, а, сэр? А будет еще хуже.
— Да-да. Ну, исполняйте.
— В той самой каюте, где он руки на себя наложил? А до того — пастор?
— Да займитесь же делом!
Веббер задумчиво кивнул и исчез в каюте, которую я временно занимал. Нет сомнений — все словно нарочно складывается против меня. Освободившись от плаща, я решил навестить пассажирский салон, хотя было еще слишком рано. К моему удивлению, там уже сидел коротышка Пайк, уронив голову на стол. Корабль качнуло, по полу с грохотом покатился стакан.
— Пайк! Ричард! Что это с вами?
Он не ответил, только тело тяжело моталось по столу в такт качке. Просто омерзительно! Никто не судит пьяных строже, чем раскаявшийся пропойца. Но это так, к слову.
— Ричард! Возьмите себя в руки!
Я тут же пожалел о своих словах. Если бедняга так надрался, лучше всего оставить его, как есть. В конце концов, кто я такой, чтобы решать — спать ему или бодрствовать? Передо мной бедный клерк, с трудом набравший денег, чтобы оплатить себе, жене и двум дочерям путешествие к антиподам. Дети, судя по всему, умирают, жена обернулась натуральной мегерой. Нет, не стоит его трогать.
Дверь отворилась. Вошел Боулс.
— Что новенького, мистер Боулс? Как фок-мачта?
— Вы бы лучше спросили, как уголек. Они смогли добыть, изготовить, пережечь — или что там делают с углем — не больше кулька. На мостике ожесточенно дискутируют.
— Выходит, вы там были.
— Хотите — верьте, хотите — нет, но меня попросили оформить завещание. А затем, я полагаю, в качестве платы за услуги, отвели вниз и показали основание мачты в треснувшем гнезде.
— Значит, мнения разделились?
— О да. Спор идет горячий, и участники не всегда ведут себя должным образом, или, если можно так выразиться, правомерно.
— А вы с кем согласны — со старшим офицером или с мистером Бене?
— Ни с кем. Меня поражает легкость, с которой люди в форме принимают твердые, категоричные решения, не имея на то никаких оснований.
— Я со своей стороны уверен, что даже и пробовать не стоит. Слишком уж это опасно.
— Да, именно так считает старший офицер. Видели бы вы это гнездо — огромного размера! Трещина также велика, а значит, велика и опасность. Мачта стонет и разбивает дерево вокруг себя, вращаясь маленькими, неравномерными кругами, которые невозможно остановить. Не знаю, что тут делать. Вокруг мачты сплели целый клубок из временных приспособлений. Некоторые из них понятны и дилетанту вроде меня, некоторые загадочны и невнятны — балки, втиснутые между мачтой и шпангоутами; тросы, обвязанные вокруг мачты так туго, словно сделаны из металла. И все-таки она раскачивается — несмотря на балки и тросы, блоки и лебедки, клинья, подпорки и брусья. Выглядит устрашающе. А когда замечаешь, что мачта движется, становится еще страшнее.
— И будет хуже?
— Боюсь, что да.
Он замолчал, глядя в окно на бушующее море.
— Да уж, мистер Боулс, веселая компания смертников выйдет из нас, как я погляжу. Пайк напился до беспамятства. Олдмедоу в дурном настроении и предпочитает общество своих людей нашему. Мы сами…
— Напуганы до смерти.
— Преттимен не встаете койки…
— Просто не может. Лежит совершенно беспомощный. Удар оказался слишком сильным. Поскольку на борту нет ни одного врача, за ним ухаживает только сестра милосердия из переселенцев…
— От которой, по-моему, никакого толку!
— По-моему, тоже. Но и моряки, и переселенцы считают, что она делает все возможное, что сводится, на мой взгляд, к бормотанию молитв и развешиванию чеснока вокруг несчастного!
— Вы говорите, ее прислали матросы и переселенцы?
— Да, Преттимен пользуется среди них большим уважением.
— Неужто я слишком рано записал его в клоуны? Нет, разумеется, нет!
Бейтс, стюард, принес еду для тех, кто еще в состоянии был есть: солонину — холодную, поскольку топливо надо было беречь для изготовления угля, размоченные бобы — тоже холодные, печально известные корабельные галеты, в которых — клянусь! — не было ни единого червяка, и немного пива или отвратительной на вкус воды с капелькой бренди. Мы с Боулсом поели. Пайк дремал на столе до тех пор, пока Бейтс не позвал Филлипса, и они не отволокли его в каюту. Олдмедоу, как мне сказали, предпочел питаться со своими людьми в кубрике. Море разыгралось, качка стала сильнее. Повседневная жизнь корабля — смена вахты, крики боцмана, звон рынды, топот офицерских сапог и босое шлепанье матросов у нас над головами — гудела вокруг, бесконечная, как наше путешествие, как само время, пока пробегали мимо тревожные часы. Бейтс — не знаю, по обязанности или по собственному желанию — разнес дамам тарелки с едой прямо в каюты.