— Вам плохо?
— Что за дурацкий вопрос!
Он поднялся и, качаясь, двинулся наружу. Бейтс отворил ему дверь.
— Мне кажется, Бейтс…
Я осторожно, преодолевая тошноту, доплелся до своей каюты, но около нее передумал и бросился к выходу на шкафут, где повис на грота-штаге — иногда я называю эти штуки грота-штагами, а иногда просто цепями; и то и другое не совсем верно, хотя друг другу и не противоречит. Никогда не давал себе труда до конца разобраться в этой части корабельной оснастки, знаю только, что они удерживают грот-мачту в вертикальном положении — применительно к обстоятельствам. Впрочем, я привык хвататься за все, что подворачивалось под руку. В тот раз это оказалась здоровая деревянная штуковина с дыркой, называемая, по-моему, юферс. Я уцепился за нее, и передо мной замоталась размытая линия горизонта. Ветер снова поднялся, но не сильно. Он крепчал уже несколько часов, однако постепенно, и я начал понимать, что значит тот ответ, который приводил нас, пассажиров, в такую тоску.
Поживем — увидим.
Опять этот флотский язык — лаконичный и выразительный! Можно было сказать: «Задует — только держись!» или «Да уж, покачает». Но выбранная фраза демонстрирует полное неведение, словно эти насквозь просоленные создания понимают, что море в любой момент может выкинуть такое, чего в жизни от него не ждешь, и про это нельзя забывать.
Я прищурился на море за кормой. То, что нас ожидало, находилось там, у невидимого горизонта. Дул ветер, ровный и неумолимый, как само время. Внезапно я почувствовал огромную усталость — не голод и не морскую болезнь, а тоскливую безнадежность при мысли о том, какие невзгоды преследуют наше старое корыто, а какие его еще поджидают. Захотелось забыться, для чего существовал единственный путь: я скатился вниз по коридору в каюту — и в койку.
Проснулся я освеженный, но еще долго не вставал, так как качка увеличилась. В конце концов, я собрался с силами, дополз до пассажирского салона и с трудом впихнул в себя очередное скудное угощение. За столом никого не было. Выйти на шкафут я не решился, увидев, как через палубу перекатывается вода. Незадолго до полуночи я поднялся на шканцы. Морская болезнь отступила окончательно. Наверное, несколько часов неподвижности или относительной неподвижности, ежели таковая бывает, напомнили телу о жизни на твердой земле, и оно, как смогло, примирилось со своей грустной судьбой. Особой темноты не было — хоть луну и скрывали облака, но такие тонкие, что беспрепятственно пропускали свет. Может, и не белая ночь, но светлая — это уж точно! Усилился ровный ветер, нескончаемо дувший с запада, поднятые им волны украсились шапками белой пены. На палубу вышел Чарльз. Я отступил в сторону, чтобы не мешать передаче вахты. По завершении ритуала Чарльз сгорбился на юте. Я подошел к нему.
— Ну как, примирились с выдумкой Бене?
Он помолчал, глядя в сторону носа, так, что сразу было понятно — корабля не видит.
— Будьте другом, Эдмунд.
— С удовольствием! Но как?
— Не заговаривайте больше на эту тему. Вообще. Для меня она невыносима, для нас обоих — опасна.
— Но как же…
— Молчите!
— Хорошо, хорошо. Как вам будет угодно.
Я привычно взобрался по трапу на ют. Рассеянный свет озарял паруса на мачтах. Наша старушка отчаянно старалась побыстрей доставить нас в Сиднейскую бухту. У носа и у кормы вздымались буруны. За кораблем тянулся ясно видимый след, вихрящийся поток, который сглаживал бегущие за нами волны. Прямо подо мной из-под навеса показался Чарльз, подошел к поручню и встал там, глубоко засунув руки в карманы и широко расставив ноги. Эта вахта явно отличалась от той, первой, причем не только погодой. Чарльза срочно требовалось подбодрить.
— С какой скоростью идем?
При звуке моего голоса Чарльз вздрогнул — очевидно, не слышал, как я подошел.
— Не знаю. Узлов семь. Может быть, семь с половиной.
— Около ста восьмидесяти сухопутных миль в сутки. А воды много набрали?
— Сборный колодец наполняется ежечасно. Природа гонит нас вперед, но выставляет счет за эту помощь.
— А если паруса подобрать?
— Вы что, в отличие от остальных, голода не ощущаете?
— Ах да, разумеется. Какое все-таки затруднительное положение.
— Трудностей, Эдмунд, вы еще и не видели. Этот ветер несет на хвосте кое-что похуже.
— Откуда вы знаете?
— По многим признакам: время, за которое он набрал силу, характер самого ветра…