Чарльз осекся, чтобы перевести дух, и в тишине отчетливо стало слышно, как журчит и бьется о борт вода.
— Простите, Эдмунд. Этот молодчик совершенно вывел меня из себя. Он думает, что сможет определить нашу долготу по луне, он думает… Да чего только он не думает! Наговорил я вам лишнего. Та самая ошибка, от которой только что предостерегал…
— Со мной можете говорить о чем угодно, я готов сохранить любой ваш секрет, клянусь жизнью!
Чарльз не сдержал улыбки.
— Ну, жизнью не надо, достаточно просто молчать. Нет, правда, дружище — забудьте этот разговор, да и все.
— Молчать обещаю, а вот забыть — увольте.
Он поднялся на ноги и подошел к окну.
— Эдмунд!
— Что такое?
— Вы мне доверяете?
— А что случилось — опасность? Конечно, доверяю!
Чарльз метнулся к столу.
— Переоденьтесь в ваши повседневные вещи — только не в штормовку! — и бегом на шкафут, встаньте там и не трогайтесь с места, что бы ни случилось — быстро!
Я побежал в свое временное жилище, торопливо сорвал с себя шинель и ночную рубашку, натянул одежду и выскочил обратно. Задыхаясь, я добежал до шкафута и вынужден был привалиться к грота-штагу, чтобы перевести дух. Неподалеку мистер Брокльбанк поплотнее завернулся в накидку и спустился в коридор. Оглядываясь кругом, я не мог понять, что привело Чарльза в такое волнение, пока не обернулся и не посмотрел вдаль.
Надо же!
Прямо за кормой повисла наичернейшая туча — никогда прежде таких не видывал. Там и сям она была тронута серым и напоминала грязную воду, что стюарду необходимо унести, да побыстрее. Более того — туча эта стремительно приближалась к нам, несомая каким-то собственным ветром прямо над водой. Опали и вновь надулись паруса, в то время как нос корабля повернулся справа налево. Через секунду нас накрыло дождем. Вода оказалась ледяной. Обрушиваясь на голову, она журчала, словно быстрый ручей, так что у меня перехватило дыхание. Одежда промокла мгновенно. Спотыкаясь, я шагнул было ко входу в коридор, но вспомнил предупреждение Чарльза и ступил обратно, потому что уже начал кое-что понимать, хотя про себя костерил приятеля на чем свет стоит — в первый и последний раз в жизни. Ливень все хлестал. Мокрые вещи прилипли к телу, ручьи текли из штанин, словно из водосточных труб. Свежий ветер еще сильней облепил меня одеждой, и я совершенно закоченел. Вдруг, точно по волшебству, капли перестали барабанить по палубе. Я поднял голову. Ветер бил в лицо, почерневшее море сливалось с таким же небом. У входа в коридор стоял Веббер, вестовой кают-компании.
— Мистер Саммерс поздравляет вас с принятием ванны, сэр! Можете спускаться! — улыбаясь, как горгулья, объявил он.
(3)
Ванна!
Я скатился по трапу в коридор, залил его водой и немедленно поскользнулся в луже. Проклиная все на свете, я помедлил у двери своей каюты, вспомнил о несчастной больной Зенобии, кинулся к каюте Колли и тут только сообразил, что по-прежнему занимаю каморку в кают-компании. Уже спокойнее я спустился ниже. Веббер открыл дверь.
— Я заберу ваши вещи, сэр.
— Лейтенант Саммерс шлет поздравления, сэр! — добавил оказавшийся тут же Филлипс.
Мне протянули полотенце — огромное, жесткое, как мешковина, но сухое, как осенний лист. Раздевшись донага, я завернулся в полотно, переступил через хлюпающую кучу, еще недавно служившую мне одеждой, и растерся, хохоча и насвистывая — вдоль и поперек, с ног до головы.
— А это что такое?
— От старшего офицера, сэр.
— Боже милосердный!
Итак: нижняя рубаха, сплетенная из суровой нитки; парусиновая блуза, вроде той, что носят старшины; шерстяной свитер грубой вязки, толщиной не менее дюйма; почти столь же толстые носки; моряцкие штаны — и не какие-нибудь подштанники, должен я вам сказать — а настоящие брюки! И напоследок — кожаный ремень.
— Он что же, считает, что я…
Но меня уже охватило веселое возбуждение. Во-первых, зуду пришел конец. Во-вторых, все это было похоже на детские карнавалы — с бумажными шляпами и картонными мечами.