– У метро ментов полно, сейчас нас всех упакуют, – торопливо придумал Ноготь. – Пошли отсюда.
– А ты с каких пор такой пугливый у нас? – гоготнул Нудьга. Не боится вякать, когда за ним Хмурый. А зря. Он-то – не Феликс.
Ноготь смазал Нудьге по скуле и дёрнул за плечо тяжеленного Типуна. Пока тот замахивался, сунул ему под нос кулак; вырвавшееся сквозь пальцы пламя лизнуло здоровяка по горбатой переносице и опалило ему брови. Пугливый Валенок, ясен пень, считал голубей на проводах; Феликс не лез – только смотрел эдак по-своему, хитровато. Хмурый, видя такое дело, пошёл на попятный.
– Да чего ты борзый-то такой? – буркнул он, отступая в сторону. – Так бы и сказал сразу, что себе хочешь…
Ноготь угрюмо потёр костяшки пальцев и ничего не сказал. Хмурый махнул рукой, увёл остальных из проулка; последним, то и дело оглядываясь, топал Феликс. Вот и молодец, что смотрит. Может, подумает трижды, прежде чем связываться.
– Спасибо, – сказала вдруг фифа. Она деловито отряхнула короткую шубку, поправила рыжеватые кудри; напуганной дамочка вовсе не выглядела. – Вы очень кстати.
– Валите отсюда, – Ноготь глянул на неё исподлобья. – И вообще со своей Рублёвки не вылезайте. Тут и похлеще нас зверьё водится.
– Вы несколько ошиблись с локацией, – богачка холодно улыбнулась и манерно шевельнула пальцами, словно разминая замёрзшие руки. – Но ваш совет я учту.
Она повесила сумочку на согнутый локоть и целеустремлённо зашагала в сторону метро. Ноготь пожал плечами. И чего ему ударило в голову… Не она, так другая оставит в здешних проулках содержимое кошелька, какие-нибудь дорогие серёжки и девичью честь заодно. Хотя эта последнюю, как пить дать, уже где-то потеряла. Кто-то ведь купил ей и шубку, и сумочку…
Ноготь мотнул тяжёлой головой и зашагал прочь из проулка – в противоположную от приятелей сторону. Хотя живот подводило от голода, жрать ворованное сало совершенно не хотелось.
***
– Давай, – поторопил Феликс, фальшиво-рассеянно оглядываясь по сторонам. – А то на нас уже смотрят.
– Правильно делают, – буркнул Ноготь.
В магазинчик под вечер набилось на удивление много народу. Доброжелательные алкоголики донимали продавщицу, пытаясь объяснить, что им от неё надо. Замотанная мамаша с двумя детьми безнадёжно разглядывала витрину с колбасами. Дедок в строгом пальто придирчиво выбирал сладости – должно быть, любимым внукам. Феликс сказал, что это всё не страшно, даже хорошо: больше будет суматохи. Он на сей раз не только на провизию замахнулся, хотел и в кассу тоже заглянуть.
– Давай, – Хмурый сердито пихнул Ногтя под рёбра.
Ноготь нехотя побрёл в дальний конец, к витринам с шоколадками. На него никто не обратил внимания; кому он нужен? Делов-то – подпалить втихаря фанерную витрину… Рядом отирается только подслеповатый дедок. Феликс уже подобрался к продавщице; широкой спиной он удачно заслонял от неё всё тесное нутро магазина. Ноготь поднёс руку к гружёному шоколадками прилавку. Успеют цивилы выбежать? Павильончик-то – слёзы одни, вспыхнет, как спичка…
Первой спохватилась мамаша, следом заверещала и принялась ломиться к выходу продавщица. Дед нахмурился и сунул руку в карман – наверное, искал таблетки. Алкашню шумно выталкивал Хмурый. Пламя охотно глодало фанеру и пластик, чадило вонючим дымом. Ноготь ухватил замешкавшегося деда за плечо и едва ли не волоком потащил к дверям. Старик глядел на него непонимающе и как-то укоризненно. Видел, что ли?..
– Всем стоять! – грохнуло откуда-то снаружи. – Руки вверх, не двигаться с места! Это приказ!
Огонь погас сразу и весь, словно его и не было; осталась только вонь от палёного пластика. Невесть откуда взявшиеся люди – вроде менты, а вроде и не похожи – почти мгновенно наводнили павильон. Хмурый от испуга попятился, налетел на прилавок; из его рук посыпались на пол пёстрые упаковки. Феликс – тот вовсе обмер и затрясся всей тушей, будто впервые так близко увидал легавых. Нахрен всё это! Ноготь, выпустив деда, рванул к ближайшему стеклу, плечом вышиб плохонькую раму и спрыгнул в грязный снег. За ним кто-то погнался; пришлось удирать, оскальзываясь на тонкой наледи. Хмурого жалко. Феликса-то пусть вяжут, ему, небось, давно в тюряге прогулы записывают…
За спиной судорожно мигал свет, будто от неисправной вывески. Ноготь петлял, как умел; выскочил на большую людную улицу, нырнул в толпу, изрыгаемую подземным переходом, свернул за угол, потом ещё раз свернул. Настырный мент никак не отставал: Ноготь отчётливо различал топот тяжёлых ботинок среди мешанины обычных уличных шумов. Дыхалка понемногу начинала подводить.