За очередным поворотом показалось шоссе. Ноготь развернулся, едва не поскользнувшись на заледенелом асфальте, и рванул вдоль дороги; не стоит этот мент того, чтобы погибать под колёсами. В десятке шагов перед ним, взвизгнув тормозами, остановилась сверкающая белая тачка; пассажирская дверь распахнулась, из-за неё выглянула смутно знакомая рыжеволосая голова.
– Сюда! Залезайте!
Ноготь сначала запрыгнул в пахнущее кожей нутро машины, а потом подумал, зачем. Фифа, которую он пару недель тому назад за каким-то чёртом отбил у Хмурого, щёлкнула пальцами – дверь захлопнулась за Ногтем сама собой – и от души ударила по газам. Пятна фонарного света бешено понеслись навстречу.
– Вы рисковый, – спокойно заметила рыжая. – Пристегнитесь, будьте добры.
– Не хочу, – буркнул Ноготь, искоса разглядывая спасительницу.
Вблизи она казалась старше. Породистая – куда там поляку Феликсу! Ноготь таких видал только на рекламных плакатах фильмов про красивую жизнь. Пушистая шубка небрежно распахнута, придерживающие руль пальцы унизаны кольцами, точёный профиль будто художник набросал на испятнанном жёлтым светом ночном полотне. На миг отвлекшись от дороги, богачка метнула на Ногтя строгий взгляд и повторила:
– Пристегнитесь!
Ноготь безропотно щёлкнул пряжкой.
– Это зачем всё? – угрюмо спросил он. До него начинала доходить пугающая нереальность происходящего.
Женщина пожала плечами.
– У каждого должно быть право на шанс. Контроль иногда перегибает палку, – туманно пояснила она. – Я думаю, вы годитесь на что-нибудь более стоящее, чем мелкое вредительство.
– В смысле?
– В прямом. Как они вас нашли?
Ноготь недоумённо выругался.
– Кто-то вызвал, вот и нашли. Или вы не про ме… милицию?
– Не про милицию, – усмехнулась дама. – Давайте так: мы вас сейчас накормим и отмоем, я вам всё подробно расскажу, а там решите сами, что со всем этим делать. Расслабьтесь, пожалуйста, никуда я вас не сдам.
– Да уж я понял, – буркнул Ноготь. – Хотели бы – уже бы этому сдали… который гнался…
– Верно мыслите, – она отчего-то развеселилась. – Меня зовут Лидия. Вас?
– Ноготь, – вызывающе бросил он.
– А по-человечески?
Ноготь замялся. Само собой куда-то пропало желание ей хамить.
– Александр, – буркнул он.
– Очень приятно, – церемонно произнесла Лидия.
Машина, заложив лихой поворот, выскочила на просторную набережную. Ноготь не помнил, когда в последний раз бывал в центре Москвы. Наверное, пару лет тому назад, когда не отчаялся ещё найти в столице хоть какое дающее доход занятие. Легальное.
– У вас есть желание приносить пользу обществу? – ни с того ни с сего спросила Лидия. Она в своё удовольствие выжимала газ на полупустой дороге; растаявший и заново смёрзшийся снег под колёсами не слишком её беспокоил.
Ноготь честно задумался.
– Ну… Если оно мне будет приносить.
– Сносно, – подумав, решила Лидия и пошевелила в воздухе пальцами. – Будьте добры, найдите в моей сумке телефон.
Что-то требовательно ткнулось Ногтю в плечо. Дамская сумочка, та самая, на содержимое которой покушался Хмурый, висела в воздухе без видимой опоры и жёстким уголком сердито подпихивала обалдевшего пассажира.
– Ну возьмите же! Долго мне делать поправку на ускорение? – раздражённо поторопила Лидия.
Ноготь цапнул сумку. Ничего в ней не было особенного – кроме, пожалуй, очевидной дороговизны. Такую продай умеючи, и целый год можно жить… Лидия опустила ладонь на руль, как ни в чём не бывало. Да уж… Должно быть, вызвать пламя из ниоткуда для неё – детский лепет.
– А я тоже так смогу? – осторожно спросил Ноготь, не решаясь разомкнуть застёжку на сумочке. – Как вы сейчас?
Лидия повернулась к нему и тонко улыбнулась.
– Всё зависит исключительно от вас.
I. Ладмировы дети
С малых лет Ладмира в Заречье прозвали Рябым – за серые меты, оставленные на лице и руках болотной хворобой. А ещё Счастливцем, потому как в то лето из всех, кто занедужил, один он живой и остался. Свезло: заглянул в деревню мимохожий волхв, выходил мальчонку, имя своё оставил зареченским и наказал впредь звать сразу, не ждать, пока совсем худо станет. Тогдашний староста едва лоб себе не разбил, хвалы вознося Стридару. С тех пор, как помер старик Бажан Вихорский, и позвать-то было некого.