– Пойду достану этого придурка, – предупредил Феликса Верховский. Ещё одна пуля врезалась в плечо попавшему на прицел трупу, на пару мгновений замедлив его шаткую поступь. Осталось две. – Прикрой Потапова.
– Вы ж его всё равно потом казните.
– То правосудие, а это – беспредел.
Феликс сердито фыркнул, но не стал возражать.
Увязая во взрыхлённой земле, Верховский приблизился к беглецу. Выступившее из мрака породистое лицо было смутно ему знакомо. Преуспевающий бизнесмен Дмитрий Оленин, скрючившись, сидел на снегу у самой ограды; от него крепко несло позорно освободившимся страхом. Не церемонясь, Верховский сгрёб контрабандиста за ворот шерстяного пальто и рывком заставил подняться на ноги. Стоять самостоятельно у беглеца не получалось: может, ногу вывихнул, а может, так сильно объял ужас. Верховский слегка встряхнул его, надеясь привести в чувство, и кое-как прислонил спиной к прутьям ограды. Оленин не пытался вырваться – только уставился сомнительному спасителю через плечо и испустил невразумительный всхлип. Не отпуская пленника, Верховский обернулся, вскинул руку и выстрелил, почти не целясь. Попал. Следом попал Феликс. Охваченное пламенем умертвие рухнуло в сугроб.
Один патрон.
Но и мертвецы наконец-то кончились.
Без огненных сполохов ночь стала темнее. Вразвалку подошёл Феликс, бдительно замер в паре шагов. Хоть бы только Потапов не умер там от разрыва сердца… Видеть опасность и знать, что с ней ничего не сделать – чудовищно страшно. Надо здесь заканчивать, и поскорее.
– Не виноват! – выпалил Оленин. Его сорвавшийся голос напоминал визгливый собачий брёх. – Всё недоразумение! Меня вынудили!
– Разберёмся, – скупо пообещал Верховский и сунул руку в карман, меняя пистолет на удостоверение. Раз подозрение в контрабанде – достойный повод для ареста, то не грех и ему этим воспользоваться. – Вы задержаны. Ваши права вам разъяснят сотрудники отдела правопорядка, но советую вести себя разумно и сотрудничать со следствием.
А следствие дело не зажуёт, об этом-то магконтроль позаботится. Даже если магконтроля этого осталось – начальник да парочка новобранцев.
– Тьфу ты, – Феликс презрительно хохотнул и вытер ладонью взмокший лоб, размазав по коже жирную копоть. – Кто бы мне сказал, что вот это такие у нас кровопийцы, ни в жизнь бы не поверил.
– А какие они должны быть? – Верховский пожал плечами и вытащил из кармана телефон. – Как упыри, что ли? Тогда изведут очень быстро.
– Твоя правда. А в чём он хоть виноват?
– Я тебе потом расскажу. Спасибо за помощь, – Верховский задержал палец над кнопкой вызова. Пожалуй, теперь можно и сказать. – Ты свободен. Придёшь на аттестацию – позвони, оформлю тебе бумаги.
– О как, – задумчиво протянул Феликс. Оленин затравленно зыркал то на одного, то на другого, но не мог уловить истинного смысла слов. – Квиты мы, получается.
– Получается, квиты.
– Ну, спасибо, – сказал нелегал тихо и веско. – Бывай. Свидимся ещё.
Верховский молча кивнул. Честный ворюга Феликс слов на ветер не бросает. В отличие от холёных управских говорунов.
***
– Идея принадлежала вам?
Голос начальника гулко разнёсся между крашеных бежевым стен. Задержанный – сердитый и встрёпанный, словно вытащенный из притона нелегал, но одетый очевидно дорого – вяло шевельнул скованными кистями рук. Грохот серебра о пластик наполнил комнату, аккомпанируя не успевшему замолкнуть эху.
– Мне.
Мишка, не выдержав, отвёл взгляд. Это ведь высокопоставленный управский чиновник. Почти как Александр Михайлович. Если такие люди идут против закона, то как вообще можно чувствовать себя в безопасности?
– Какие цели вы преследовали?
Конвойный у дверей беспокойно пошевелился. Наверняка знает не больше, чем Мишка. Младшего офицера, спозаранку явившегося в Управу, поймали едва ли не в дверях и отправили присутствовать на допросе. Его не удивили наводнившие вестибюль безопасники – сегодня всё-таки судьбоносное заседание Магсовета, – но насторожили собравшиеся подозрительно тихой группой сотрудники редакции «Московского зеркала». Теперь-то он понимал, что не по своей воле они там кучковались.
– Очевидно, какие. Прогресс и свобода.
Потапов нагло усмехнулся в лицо Александру Михайловичу. Эхо, плодящееся в холодных стенах от каждого шороха, давило на уши, мешало сосредоточиться. Так нельзя. Он же не просто так тут сидит…