Поздравить его с предстоящей женитьбой намеревались многие его друзья из Оксфорда, Лондона, а также из окрестных графств. Многие из них были уже здесь и в этот ранний час спали, собираясь днем принять участие в торжестве.
Приехал и самый близкий его друг Арчибальд Сент-Джон, с которым они учились вместе в университете и вместе же принимали участие в разных шалостях. В конце недели по поручению Министерства иностранных дел Арчи предстояло отправиться в Эдинбург — этого требовали интересы Ее Величества. В этом году была подписана окончательная уния между Англией и Шотландией и пересмотрены ограничения на торговлю. Правительство доверило Арчи решить некоторые связанные с этим вопросы. Эсмонда привлекало обаяние и живость приятеля, кроме того, он сознавал, что тот превосходит его в практичности.
Арчи одобрял выбор Эсмонда. Все-таки хорошо, что Эсмонд отправился тогда на бал — кстати, первый и единственный раз в году, — и хорошо, что этот бал был посвящен восемнадцатилетию юной Доротеи, дочери лорда Шафтли.
Идти он, разумеется, не хотел и согласился лишь по настоянию своей крестной. В принудительном порядке его заставили ознакомиться с рынком невест английского высшего света, хотя никто и предположить не мог, что все решится так быстро. Он протанцевал с леди Доротеей всего один танец — и был сражен.
До настоящего времени он считал ее всего лишь ребенком и при редких встречах не удостаивал вниманием. Впрочем, Эсмонд слышал, что в последнее время она сильно подросла и расцвела. Помимо красоты, молва приписывала ей многие таланты. И еще о ней говорили, как о слабой и болезненной девушке. Лет с тринадцати ее начали мучить обмороки. По правде говоря, Эсмонд терпеть не мог таких дамочек, — вечно они падали без чувств в самый неподходящий момент, и все начинали носиться вокруг них с жжеными перьями и нашатырем. Для постельных утех Эсмонд предпочитал совсем других женщин, красивых и сильных, тех, что могли достойно ответить на мужскую страсть. Ему необходимо было чувствовать, что он держит в руках плоть и кровь.
Тем не менее, когда он склонился над хрупкой ручкой Доротеи, приглашая ее на кадриль, то в ту же секунду понял, что жребий брошен, а судьба его предрешена. Ни одно существо на земле еще не приводило его в такой восторг. Когда в конце танца он благодарно поцеловал руку и заглянул в сияющие глаза Доротеи Бриджес, в голове его сразу забилась мысль о том, как бы сделать эту чистую невинную девушку своей невестой. Королева, несомненно, одобрила бы такой выбор — ведь графиня Шафтли до недавних пор была придворной дамой в Сент-Джеймсе.
Словом, в тот же самый вечер Эсмонд понял, что Доротея — как раз та девушка, которую он искал.
Домой граф вернулся по уши влюбленным — такого с ним не случалось еще никогда.
И вот сегодня Эсмонд предвкушал, что в Морнбьюри вернутся наконец веселье и шутки, которыми поместье славилось в ту пору, когда были живы родители. Все ближе и ближе становился желанный миг, когда он перенесет свою невесту через порог дома.
В то утро, ожидая, пока грумы оседлают для него Джесс, Эсмонд вышел из конюшни и прошелся по сверкающей каплями росы изумрудной лужайке, а затем оглянулся и с гордостью посмотрел на свой прекрасный дом — в последнее время такое с ним случалось довольно часто.
В косых лучах восходящего солнца дом выглядел просто великолепно. Колонны и широкая лестница, ведущая с террасы в квадратный двор, мерцали нежным розовым светом. Хорош был и фонтан, в середине которого возвышалась величественная статуя всадника. Из пасти коня рассыпались водные струи и с тихим плеском падали в бассейн. Серый камень, из которого была выполнена скульптура, позеленел от времени, но это только прибавило ему красоты. Эсмонд с детства любил этот фонтан. Однажды, будучи совсем маленьким, он сбежал от своих нянек, свалился в воду и едва не утонул, но даже после этого не перестал любить его.
Часть дома была скрыта под ковром из каких-то цветов наподобие вьюнка — Эсмонд все собирался срезать их, чистые стены были ему больше по душе. Кроме того, ему нравились архитектурные украшения, которые из-за растений были плохо видны.
Эсмонд повернулся к дому спиной, и глазам его открылась роскошная липовая аллея. В больших кадках зеленели подстриженные лавры. Повсюду были цветники, окруженные бордюрами из розового кирпича. Свернув по дороге направо, можно было попасть в огромный парк, где разгуливали пятнистые олени. За парком начинался густой лес, который тянулся вплоть до границы с Сурреем и Суссексом.