19 апреля 1943 года можно смело назвать днем разведки в НКО, поскольку тогда же Сталин подписал и третий из серии приказов на эту тему (№ 0073), на этот раз об улучшении разведывательной работы партизанских отрядов. Подробнее этот приказ рассматривается далее в контексте партизанской разведки.
Разведывательное обеспечение войск в Курской битве осуществлялось на существенно более высоком уровне. Информация о намерениях противника поступила от лондонской резидентуры НКГБ и от “пятого человека” “кембриджской пятерки” Джона Кэрнкросса, почерпнувшего ее из дешифрованных ПШКШ германских радиограмм, а также отчасти от нелегальной резидентуры ГРУ “Дора”. Весьма ценным источником информации явилась радиоразведка, к середине 1943 года уже достаточно окрепшая для успешной деятельности. Дешифровальной работой занимался 8-й отдел генштаба, три отделения которого ведали соответственно криптографией, криптоанализом и техническими вопросами. Численность его центрального аппарата достигала 400 человек. После решения о децентрализации системы скрытого управления войсками (СУВ) значительно выросли шифровально-дешифровальные подразделения в частях и соединениях. В штабе дивизии работали 5–6 шифровальщиков, корпуса — до 10, армии — 20–22, фронта — до 65. Исследователи до настоящего времени не могут придти к единому выводу о том, читали ли криптоаналитаки НКГБ и НКВД сообщения, закрытые с помощью “Энигмы”. Такое предположение вызывает значительные сомнения. Безусловно, в СССР о такой машине знали, хотя бы от “кембриджской” группы и из других источников. В окруженной под Сталинградом группировке имелось не менее 26 шифраторов, не все из которых могли быть уничтожены при капитуляции. Летом 1943 года британская военная миссия также передала советской стороне один экземпляр трофейной шифровальной машины. Кроме того, нет оснований полагать, что все возможные источники получения информации или натурных образцов шифратора “Энигма” известны даже сейчас, поэтому СССР, несомненно, располагал ими. Вряд ли разведка сумела добыть все типы роторов, особенно морских, однако это имело второстепенное значение. Не менее важна была и процедура шифрования, но и она вряд ли она оставалась для советских криптоаналитиков секретом. К лету 1943 года число пленных военнослужащих вермахта исчислялось уже сотнями тысяч, если не миллионами, и среди них было немало шифровальщиков. Известно, какое важное значение советская разведка всегда придавала криптографическим материалам, поэтому маловероятно, чтобы оператавно-чекистский отдел Управления по делам о военнопленных и интернированных НКВД СССР прошел мимо их вербовки и не смог получить сведения о процедуре переписки. Шифровальщики вермахта в основном являлись рядовыми солдатами, изредка унтер-офицерами, поэтому их стойкость на допросах была заведомо невысокой. Однако из перечисленных факторов вовсе не следует, что СССР мог успешно читать закрытую с помощью “Энигмы” переписку. Достоверно известно, что советские дешифровальщики не располагали никакими устройствами, хотя бы отдаленно напоминающими британские “бомбы”, поэтому каждая отдельная радиограмма поддавалась прочтению лишь при наличии ключей (установок) машины на данный период, перехвате условной группы сообщения и его полного текста. Соблюста все перечисленные условия одновременно было практически невозможно, хотя существует мнение, что Кэрнкросс регулярно снабжал резидентуру НКГБ в Лондоне ключами к “Энигме”. Немцы не исключали возможности компрометации своих шифров после массового захвата под Сталинградом шифровальщиков и документации и приняли некоторые меры предосторожности. В частности, управление связи вермахта распорядилось: “В радиограммах запрещается выделять сообщения от фюрера любым особенным образом”[388].
По этой причине советская радиоразведка сосредоточилась на анализе перехвата и вскрытии шифров низкого уровня стойкости, позволявшим получать весьма важные сведения о дислокации войск противника. Такой подход не давал доступ к информации о стратегических намерениях, о дипломатических переговорах, о донесениях агентуры, однако был вполне достаточен для обеспечения командования оперативными данными. Именно это сыграло весьма существенную роль в Курской битве и последующих операциях. Кроме радиоразведки в “чистом” виде, 130-й и 132-й радиодивизионы специального назначения и их радиобатальоны применяли и другие формы и методы радиоэлектронной борьбы. Они забивали радиостанции противника помехами, вынуждая их иногда до двухсот раз пытаться передать одно и то же сообщение, зачастую утрачивавшее актуальность и в конечном итоге остававшееся не отправленным, передавали ложные радиограммы, пытались войти в связь с радиостанциями вермахта и запросами выявить их принадлежность и расположение для последующего артиллерийского или авиационного удара по этому месту. Германские радисты оказались сильными противниками и применяли эффективные меры противодействия. Они постоянно меняли волны, передавали ложные сообщения о переходе на запасные диапазоны, передавали радиограммы отдельными группами на разных частотах, снижали мощность до минимальной, чтобы сохранить устойчивость связи и одновременно остаться незамеченными в эфире. Следует отметить, что Курская битва стала первым сражением на советско-германском фронте, в котором обе стороны в широких масштабах применили радиоразведку и радиоэлектронную борьбу (РЭБ), в том числе и силами групп ближней разведки средствами связи.
388