Виктор сморщился, как от зубной боли.
— Ну ладно, ладно, только не начинай плакать. Если уж тебе так хочется, давай поедем.
Татьяна благодарно посмотрела на него, даже улыбнулась.
— Денег не дашь? — Виктор поднялся. — Пригласил одну чувиху в кафе посидеть, а башлей ни шиша.
— Сколько тебе? — Татьяна взяла с подоконника сумочку.
— Сколько не жалко, — усмехнулся Виктор.
Она протянула двадцатипятирублевку. Он взял, помедлив.
— Тебя к обеду ждать, Витя?
— Постараюсь! Привет! — И хлопнула входная дверь.
Татьяна погасила окурок, пошла в ванную и принялась намазывать кремом лоб, щеки. Пригляделась, наклонившись ближе к зеркалу. Под глазами целая сетка морщин. И на лбу врубились тяжелые складки. Она смотрела на свое отражение, касалась кончиками пальцев морщин, пробовала разгладить их, и страх медленно заливал сердце.
Ей вспомнилось, как они с Витей приехали в больницу, куда положили Павла Евгеньевича. Их сопровождал бородатый художник Никита. Татьяна подхватила кошелку с продуктами, выскользнула из машины. Следом за ней выбрался Витя. Ему тогда было лет тринадцать.
— Может, и ты с нами? — спросила Татьяна бородача.
— Нет. Он сейчас хочет видеть только вас.
— Боишься? — усмехнулась Татьяна.
— Боюсь, — спокойно признался он.
— Эх ты, друг называется. — И Татьяна захлопнула дверцу. — Витя, пошли!
Старшая медсестра провела их в палату, и Таня остановилась в дверях. Палата была на двоих, просторная, с огромными, распахнутыми в сад окнами, с телевизором и телефоном на тумбочке.
— Танюша, Витек, — позвал их Павел, — идите сюда!
Она ринулась к нему, положила на столик цветы и кошелку. Глаза ее сияли, и вся она была так нестерпимо красива и жизнерадостна, что Павел невольно зажмурился.
— Ты чего жмуришься, суслик?
— Чтобы не ослепнуть, — улыбнулся он.
— Ну, как ты? Как себя чувствуешь? Когда операция? — сыпала она вопросы. — Что тебе почитать принести? Какие фрукты можно? У язвенников такая строгая диета.
— Операции не будет, Танюша, — перебил ее Павел. — Я завтра выписываюсь.
— Как? Зачем?
— Так нужно. Так будет лучше.
— Но врач говорил, что непременно нужно оперировать.
— Танечка, я тебе потом все объясню.
— У тебя что-то другое? — губы ее помертвели. — Это не язва?
— Это самая заурядная язва, успокойся, — он смотрел ей в глаза. — Самая посредственная язва.
— Я спокойна. Я тебе верю, — она улыбнулась через силу. — Ты прав, дома тебе будет лучше. Я буду готовить тебе диетическую пищу.
— Ты не умеешь, — теперь он улыбнулся через силу. — Правда, Витек, она у нас не умеет готовить?
— Я научусь.
— Для меня самое лучшее лекарство видеть тебя. Каждую минуту, — он легонько сжал ее руку. — Да, вот что. Я уже позвонил в главк и сказал, что выписываюсь и дней через пять смогу выехать на самотлорские буровые.
— Какие буровые? Ты с ума сошел, Павел! Ты болен!
— Мура это, а не болезнь. Надо, Таня, надо. Там ребята ждут моей помощи, очень ждут.
Только сейчас она увидела, как сильно он похудел, какое желтое, изможденное у него лицо, и глубокие морщины, и запавшие глаза. На всем его облике будто лежала печать неизлечимой болезни. Она наклонилась, поцеловала его в уголки рта, поднесла его большие костистые руки к губам и тоже поцеловала.
— Ты мой… мой… — прошептала она. — Я никакой болезни тебя не отдам.
А Павел Евгеньевич встретился с большими тревожными глазами Вити и вдруг хитро и весело подмигнул ему. И Витя заулыбался…
…А потом они сидели с бородатым художником, в машине и разговаривали. Витя притаился на заднем сиденье.
— Ты знал, что у него рак? Почему не говорил мне?
— А зачем? — Никита пожал плечами.
— И что же, никакой надежды нет? — она смотрела на него со страхом.
— Надежда всегда есть.
— Я о реальной надежде спрашиваю, Никита. У тебя же масса знакомых врачей. Неужели…
— Реальной надежды нет, — отрезал он. — У него лучшие врачи, лучшая клиника.
— Ой, Никита, Никита, что делать, что делать? — вдруг жалобно, совсем по-детски заскулила она.
— Ты за себя боишься, девочка? — он насмешливо посмотрел на нее.
— Что значит «за себя»?
— Что останешься одна. Не останешься, не бойся. Еще существую я, — он положил ей руку на плечо. — И я тебя люблю. Будет у Витьки вместо одного отчима другой, и совсем не хуже.
— Убирайся! — Она резко сбросила его руку с плеча. — Ты мне противен!
Он не спеша выбрался из машины. Татьяна включила скорость, резко нажала на газ. Взвизгнув протекторами, машина рванулась вперед.