— Для чего? — Глаза Татьяны были сухими и горячими.
— Чтобы жить.
К двух часам, как было условлено, Татьяна и Виктор, приехали в клинику, но врача Андрея Степановича на месте не оказалось.
— С Андреем Степановичем несчастье, — коротко объяснила медсестра. — Он в больнице.
— Боже мой! Что такое? — испугалась Татьяна.
— На него позавчера напали хулиганы и зверски избили, — дрогнувшим голосом произнесла медсестра.
— Какой ужас!
— Шпана какая-то. Так избили, что вызвали «скорую». Сломаны три ребра и сотрясение мозга. Прямо не люди, а звери. Я бы таких просто стреляла, как бешеных собак!
Виктор смотрел в сторону, слушал со скучающим видом.
— Какой ужас, — повторила Татьяна. — Боже мой, какие негодяи… Их поймали?
— Где там! Напали, так темно уже было. Избили и разбежались.
— А навестить Андрея Степановича нельзя?
— К нему не пускают. Состояние еще пока плохое.
— Понимаю, понимаю… — шептала Татьяна.
Они вышли из клиники, сели в машину. Поехали. Виктор опустил боковое стекло, закурил. Татьяна покосилась на него:
— С кем ты позавчера дрался?
— Какое это имеет значение? — поморщился он.
Татьяна некоторое время молча вела машину, и вдруг ее поразила простая, ясная мысль, и она от неожиданности резко надавила на педаль тормоза. Раздался скрежет и визг, Виктора бросило вперед, и он сильно ударился лбом о ветровое стекло.
— С ума сошла, что ли? — Он потирал ушибленный лоб.
— Так это… ты? Это ты избил Андрея Степановича? Со своими подонками-дружками? — тихо спросила Татьяна, и ей сделалось страшно.
— Ну, я… А что? — он зло посмотрел на нее.
— К-как что? Как что-о?!
— Ладно, кончай. Сама же говорила, что он тебе отвратителен. Тебе мало, что он издевался над тобой, как садист! Может, тебе понравилось?!
— Ты… ты не только негодяй, ты… жалкий трус! Ничтожество! Ты испугался, что тебе придется говорить и слушать о себе правду! Испугался!
— Ладно, испугался! Мне эти испуги до лампочки! Я не желаю, чтобы… всякие проходимцы копались в моей душе! С меня родной мамы хватает! Учителей! Милиционеров! Достаточно, выше крыши! — почти закричал он со злостью и ненавистью.
И тогда Татьяна ударила его по щеке.
— Когда тебя посадят в тюрьму, я даже не вспомню про тебя.
— Я в этом не сомневаюсь, — сквозь зубы процедил Виктор. — Но если ты меня еще раз когда-нибудь ударишь, я тебя… — Он не договорил, вышел из машины и захлопнул с силой дверцу.
Татьяна окаменело смотрела, как медленно удалялась фигура сына, как он смешался с потоком прохожих, растворился в нем. И вдруг она упала грудью на руль, завыла, заголосила истошно. Длинно гудел клаксон, машины притормаживали, объезжая «Жигули», стоявшие на проезжей части.
— Мамочка, миленькая, что делать?! Помоги мне, мамочка!
Наконец подошел милиционер, открыл дверцу.
— Что такое, гражданка? Мешаете движению, нарушаете…
Ответом был истошный бабий вой.
Он пришел поздно вечером. Свет везде был погашен, лишь в комнате матери горел маленький ночник. Он прошел к себе в комнату, поставил на стол бутылку вина и одним махом смел на пол тетради и учебники. Включил проигрыватель и пошел на кухню за штопором. Проходя мимо комнаты матери, он заглянул туда и остановился. Ночничок стоял на журнальном столике и слабо освещал лежавшую на диване мать. Руки ее как-то странно были разбросаны в стороны, голова неестественно запрокинута. Рядом с ночником — кофейный сервиз, какие-то беленькие пакетики, рассыпанные круглые таблетки.
— Ты спишь? — позвал Виктор, входя в комнату. Приблизился к дивану.
Нет, она не спала. Он никогда не видел, чтобы она спала одетая, в такой позе. Подсознательная тревога кольнула сердце. Он взял ее руку и тут же в страхе отпустил.
— Мама… Мама! — он стал трясти ее за плечи, затем приложил ухо к груди, послушал и в ужасе закричал — Мама-а-а!
Потом он, кинулся к телефону, трясущимися руками стал набирать номер, проговорил, заикаясь:
— Юрий Николаевич? Это Виктор… тут с мамой несчастье…
…Потом какие-то люди в белых халатах выносили Таню на носилках из квартиры, собирали на столике таблетки и пакетики, что-то спрашивали Виктора и Юрия Николаевича, а те тупо молчали, отвечали невпопад.
Потом они приехали в больницу.
Юрий Николаевич сидел на лавке и безостановочно курил, смотрел в пустоту. Изредка звонил телефон, и тогда Виктор напрягался, делал шаг к окну, где сидела пожилая женщина в халате.