Какой-то человек поочередно то ругался, то зевал. У другого при дыхании хрипело в горле. Два пожилых закаленных матроса, привязанные рядом, грустно перешептывались друг с другом, вспоминая хозяйку гостиницы в Сундерланде, с которой они оба были знакомы. Они восхваляли ее материнскую заботливость и щедрость, попробовали было даже поговорить об ее бифштексах и ярком огне в нижней кухне, но слова слабо замерли на их губах, закончившись легким вздохом. Вдруг чей-то голос крикнул в холодную ночь:
— О господи!
Никто не пошевельнулся и не обратил внимания на этот возглас. Два или три человека нетвердым заученным движением закрыли лица руками, но большинство остались совершенно неподвижными. Эта оцепенелость придавала еще больше мучительной остроты мыслям, которые проносились в их сознании с быстротой и яркостью снов. Время от времени кто-нибудь из них вдруг отзывался неожиданным коротким восклицанием на волшебный призыв какой-нибудь иллюзии, затем снова погружался в молчаливое созерцание знакомых лиц и предметов. Они вызывали в памяти образы забытых морских товарищей и слышали голоса умерших и погибших капитанов. Они вспоминали веселую суету освещенных газом улиц, удушливую жару кабаков или палящее солнце в тихие дни на море.
Мистер Бэкер покинул свое ненадежное место и пополз вдоль юта, делая время от времени остановки. В темноте, на четвереньках, он напоминал хищника, рыскающего среди трупов. Добравшись до уступа, подшкипер прислонился к наветренной стороне стойки и посмотрел вниз на главную палубу. Ему показалось, что судно имеет намерение слегка выпрямиться.
«Ветер как будто утихает», — думал он. Но море вздымалось так же бурно, как и прежде. Волны злобно пенились, и подветренная палуба исчезала, как и прежде, под их шипучей белизной, напоминавшей кипящее молоко. Снасти вибрировали на одной бесконечной тягучей ноте, а ветер при каждом подъеме судна с долгим протяжным воем прорывался через ростры. Мистер Бэкер спокойно наблюдал эту картину. Вдруг кто-то рядом с ним залепетал неожиданно и очень громко, словно холод резко вырывался из него. Он продолжал:
— Ба… ба… ба… бррр… брр… ба… ба…
— Перестаньте! — крикнул мистер Бэкер, стараясь нащупать в темноте человека, — Перестаньте.
Он начал трясти ногу, на которую наткнулся рукой.
— В чем дело, сэр? — крикнул Бельфаст тоном внезапно разбуженного человека. — Мы тут смотрим за Джимми.
— Вот как? Уф! Уф! Не шумите так. Кто это рядом с вами?
— Это я — боцман, сэр, — пробурчал боцман, — мы стараемся поддержать жизнь этого бедняги.
— Так, так, — ответил мистер Бэкер, — только попробуйте делать это потише, если можете.
— Он хочет, чтобы мы держали его над бортом, — продолжал боцман, — он уверяет будто задыхается тут, под нашими куртками.
— Если мы поднимем его, так обязательно в воду уроним, — сказал другой голос, — просто руки отнялись от холода.
— Мне все равно. Я сейчас задохнусь, — воскликнул Джемс Уэйт чистым голосом.
— Ошибаешься, брат, — с грустью ответил боцман, — мы все погибнем раньше тебя в эту милую ночку!
— И не такие виды еще приходится видеть, — весело сказал мистер Бэкер.
— Ну, сэр, это не детские игрушки, — ответил боцман, — некоторые ребята туда дальше, на корме, в очень плохом виде.
— Если бы срубили эти проклятые мачты, она стояла бы теперь на киле, как всякая порядочная шхуна, и мы имели бы шансы спастись, — сказал кто-то со вздохом.
— Старик, вишь, не велел рубить. Очень мы ему интересны, — прошептал другой.
— Интересны? — сердито воскликнул мистер Бэкер, — Да с чего же это он стал бы о вас заботиться? Что вы — дамы-пассажирки, что ли? Мы все здесь для того, чтобы заботиться о судне; только некоторые из вас даже на это не способны… Уф!.. Что вы такого особенного сделали, чтобы заботиться о вас? Уф… Хороши моряки… От первого ветерка хнычут, точно малые ребята.
— Ну, сэр, мы не так уж плохи, — запротестовал Бельфаст, прерывающимся от дрожи голосом, — мы не так… брр…
— Опять? — крикнул подшкипер, хватая темную фигуру. — Опять?.. Почему вы в рубахе? Куда вы девали свое платье?
— Я накинул свою куртку и непромокайку на этого полумертвого негра, а он говорит, что задыхается, — жалобно произнес Бельфаст.
— Ты не посмел бы называть меня негром,[4] если бы я не был полумертвым, ты, ирландский бездельник, — громко прогудел Джемс Уэйт.
4
Слово «nigger» звучит для американского негра оскорбительно. Он предпочитает, чтобы его называли «цветным».