— Так чего мы выпьем?
— Что хотите. Можно перно.
Но незнакомец заказал пиво с лимонадом.
— Вы долго пробудете в Панаме?
— Послезавтра я отплываю к месту назначения. Я вновь назначенный главный инженер компании «Копи Эквадора». Прежний наделал глупостей, и его отозвали.
Гренье в Париже предложил мне его место. Язык у Дюпюша развязался, может быть, потому, что было жарко, а пить он не умел. Огненные полосы солнца слепили его, лицо собеседника принимало невероятные размеры. Это было интересное лицо — узкое, морщинистое, с маленькими дырочками глаз, которые казались усталыми, но глядели так пристально и настойчиво, что становилось не по себе.
— С вами едет жена?
— Да. Я женился за три дня до отъезда. Мы были помолвлены два года, но можно сказать — всю жизнь, потому что родились на одной улице… Вы знаете Амьен?
— Приходилось там бывать.
— Жена моя работала телефонисткой. Родители ни за что не хотели отпускать ее так далеко. Тогда Гренье сам написал им — Гренье — это мой директор — и заверил их в том, что климат в Эквадоре очень здоровый…
Вы бывали в Эквадоре?
— Да.
— А в Гуаякиле?
— Прожил там пять лет.
Дюпюш чувствовал потребность говорить, жестом приказал бармену-негру снова наполнить свой стакан.
Потом небрежно бросил негритенку-чистильщику несколько серебрянных монет, но собеседник вернул негритенка, отобрал у него половину денег и отдал их Дюпюшу.
— Не следует их баловать. Пятнадцать центов — этого более чем достаточно.
Что бы ему еще рассказать?
— Сначала мы остановились в Кристобале, в Вашингтон-отеле.
— Знаю этот отель. Там слишком дорого.
— Потом мы приехали сюда налегке и остановились у вас. Багаж нам привезут скоро…
— К восьми часам, — уточнил собеседник.
Он был спокоен, слишком спокоен. Казалось, он не делает лишних движений и говорит вполголоса, чтобы не утомляться.
— Из Европы вы плыли на «Вердене»? Он придет сюда через час, и вы сможете повидать своих попутчиков. Почти все они останавливаются у нас.
У Дюпюша заболела голова.
— А в Панаме много французов?
— Во-первых, наш хозяин, владелец отеля, и его сыновья. Собственно говоря, они корсиканцы, но это все равно. Потом братья Монти. Они держат кафе в негритянском квартале и буфет на ипподроме. Французы есть еще в Кристобале, но о них даже говорить не стоит.
— Правда, что здесь живут беглые каторжники?
— Всего двое или трое, но это самые мирные и спокойные люди… Ваша супруга прилегла?
— Да, отдыхает.
У Дюпюша не хватило мужества подняться. Когда собеседник на минуту покинул его и отошел к своей конторке, он вдруг почувствовал себя невыносимо одиноким и с трудом дождался его возвращения.
— Давно здесь живете? — спросил он.
— Вот уже сорок лет, как я в Южной Америке.
— Что будете пить?
— Ничего. Чем больше пьешь, тем невыносимей жара.
Дюпюш весь вспотел, но жажда по-прежнему томила его. После некоторого колебания он заказал себе еще одно перно и счел нужным извиниться:
— Понимаете, во Франции настоящий перно давно запрещен. А между тем он доставляет столько удовольствия…
Дюпюш забыл послать матери открытку, как обещал.
С тех пор как он сидел в кафе с этим незнакомым человеком, город начал ему казаться более гостеприимным. Его уже не удивляло, что собор напротив деревянный, а не каменный. Вполне естественным находил Дюпюш и то, что костюм на нем самом из белого полотна, а бармен — негр.
И, напротив, совершенно не правдоподобным представлялось то, что всего три недели назад в церкви святого Иоанна в Амьене состоялась его свадьба с Жерменой. «Газетт д'Амьен» сообщила об этом на следующий день:
«Наш выдающийся земляк Жозеф Дюпюш, блистательно сдав последние экзамены на звание горного инженера, отправляется в Южную Америку, чтобы высоко держать там французское знамя.
Ему и его мужественной молодой супруге мы желаем от всей души…»
Г-жа Дюпюш приехала на вокзал с приятельницей, чтобы не чувствовать себя одинокой после того, как уйдет поезд. Она привезла им на дорогу пирог, но им не хотелось есть, и Жермена выбросила его за окно.
— Бедная мамочка!..
Отец Жермены знай твердил:
— Прежде всего, не забывайте ежедневно принимать хинин!
Он был почтовым служащим и устроил Жермену работать телеграфисткой. Отведя зятя в сторонку, он прошептал с трагическим лицом:
— И ни в коем случае не вздумайте обзавестись ребенком, ясно?.. У вас еще хватит времени.
Потом завтрак в Париже с Гренье. Потом поезд Париж — Марсель, посадка на пароход «Верден». Среди пассажиров был чиновник с Маркизских островов. Несмотря на высокий чин, он сразу подружился с ними.
— Мне думается, АОКЭ в неважном положении, — вздохнул собеседник Дюпюша. — Вы четвертый директор за последние десять лет.
— А, так вы знаете это общество?
— Я знаю обо всем, что происходит в Южной Америке. Например, что сыну одного крупнейшего владельца плантаций какао, который перед войной зарабатывал пять миллионов в год — пять миллионов золотом! — теперь не на что купить пароходный билет.
В окно Дюпюш увидел Педро, шофера. В его машине сидели три пассажира с «Вердена». Они остановились и принялись фотографировать собор.
Но зачем теперь были Дюпюшу эти люди? Они уезжали, а он оставался здесь, в Панаме!
— Скажите, а жизнь тут дорогая?
— Не дороже, чем в Кристобале. И, уж конечно, здесь дешевле, чем в Вашингтон-отеле. Я думаю, вам предложат полный пансион на двоих за пятнадцать долларов в сутки. Когда Че-Че вернется, он вам скажет точно.
— Пятнадцать долларов в сутки… — повторил Дюпюш, стараясь, чтобы голос его звучал естественно. У него оставалось всего восемьдесят долларов.
Вошли двое мужчин.
— Вот братья Монти, о которых я вам говорил.
Монти подсели к их столу.
— Господин Дюпюш, инженер из Амьена.
— Очень приятно! Что будем пить?
В зале было уютно и тихо, совсем как в провинциальном кафе.
— Пикон-гренадин.
— Два пикона-гренадина.
— Вы ехали на «Вердене»? Судовой комиссар — наш приятель.
Волнение Дюпюша почему-то усилилось. Он выпил еще. Ему опять захотелось поговорить. Он описал завтрак с Гренье, показал контракт. Восемь тысяч жалованья в месяц, доля в прибылях. Новые знакомые, однако, слушали без особого интереса.
— Это то самое общество, которое постоянно меняет директоров? — спросил один из Монти.
Эти люди знали все! Они говорили о Гуаякиле так, словно это пригород Панамы, о Перу, Чили, Боготе и других городах, про которые Дюпюш и не слыхал. Казалось, они беседуют о чем-то таинственном и непонятном.
— Луи получил известия из Бельгии.
— Ну и какие?
— Она не приедет. Он в бешенстве.
Дюпюш сидел среди них с тяжелой головой и блуждающим взглядом. Вероятно, кто-то угостил его сигарой, потому что, вернувшись в номер, он обнаружил незажженную сигару у себя во рту. Жермена спала.
Волосы у нее растрепались, лицо блестело, платье задралось выше колен, обнажив мускулистые, сильные ноги.
Дюпюш растянулся рядом, она проснулась.
— Что нового? — спросила жена.
— Какие могут быть новости!..
Жермина недовольно нахмурилась.
— От тебя пахнет спиртным.
— С чего ты взяла? Дай мне спать.
— Куда ты ходил?
— Никуда. Был внизу.
Дюпюш слышал, как она вытащила у него бумажник и пересчитала деньги.
— Пил ведь, правда?
— Одно перно. С шикарным типом, который может нам пригодиться.
Он с трудом выговаривал слова и не мог поднять веки.
— Гуаякиль… Богота… Бонавантар… Большой Луи…
Сквозь сон он услышал, как постучали в дверь, потом с шумом внесли и поставили чемоданы. Жермена шепнула ему на ухо:
— Жозеф! Послушай, Жозеф… Проснись же на минутку!.. Сколько надо дать на чай?