— Ты уже искал?
— Я ищу все время.
Они миновали вокзал, прошли по переходу через пути.
Картина изменилась, начинался негритянский квартал.
Лавочки здесь были меньше и грязнее, толпа более шумная и развязная. Мужчины откровенно рассматривали Жермену, оборачивались и хихикали.
— Я спрашивала госпожу Коломбани, нельзя ли мне жить с тобой, — прошептала Жермена. — Она сказала, что белая не может жить в негритянском квартале.
Дюпюш молчал, хотя и был взволнован. Жермена говорила ласково, она хотела утешить его, и он легонько сжал кончики ее пальцев.
— Вон на том углу кафе Фернана Монти. Мы пойдем по этой улице, потом свернем налево, а там и мой дом.
Ты увидишь портного Бонавантюра.
— Ты часто бываешь у Монти?
— Как можно реже. Но когда я пытаюсь что-то предпринять без их помощи, они вроде как обижаются…
Они шли посредине улицы. Вдоль тротуаров и на порогах сидели какие-то темные фигуры. Где-то играл аккордеон.
Возле дома, где поселился Дюпюш, на углу переулка шириной не более метра, Жермена вдруг остановилась.
— Посмотри! Что это? — шепнула она.
Две тени — одна маленькая, девичья, другая мужская — осторожно перелезали через подоконник.
— Это моя соседка, — пояснил Дюпюш. — Когда она возвращается с мужчиной и боится разбудить мать, она через окно пролезает в заднюю комнату портновской мастерской, и никто ничего не слышит.
Жермена забеспокоилась. Но она разволновалась еще больше, когда пришлось в темноте пересекать мастерскую портного. Там слышался громкий храп. Дюпюш вел жену за руку, а другой рукой пытался нащупать лестничные перила. Наверху он зажег свечу.
— Внизу кто-то есть?
— Это Бонавантюр. Он всегда спит в углу мастерской.
Жермена говорила шепотом.
— А на веранде тоже спят?
— Конечно. Там спят соседи — отец и мать этой девчурки, которую мы видели с мужчиной. Ей всего пятнадцать. Садись, Жермена…
В комнате кроме кровати стояло соломенное кресло.
Жермена не знала, где пристроиться. Дюпюш через силу улыбнулся.
— Сама видишь, не дворец, но жить можно.
Он подумал, что сейчас опять останется один, на глазах у него выступили слезы. Когда ему было лет шесть, он молился на ночь, стоя на коленях в кроватке.
К заученным словам молитвы он прибавлял свои:
Он не мог примириться с мыслью, что однажды мать повезут в гробу, на катафалке. Он рыдал, когда думал об этом, один в своей кроватке, охваченный невыносимым ужасом.
Дюпюш смотрел на Жермену, собиравшуюся уходить.
Он робко приблизился к ней и хотел ее поцеловать.
— Осторожнее! — сказала она, указывая на веранду, где кто-то шевелился.
Дюпюш спустил на окно занавеску и попытался увлечь жену к железной кровати.
— Нет, Жозеф! Не здесь. Оставь меня.
— Но нас никто не видит…
— Зато все слышно. Умоляю тебя…
Дюпюш отодвинулся и равнодушно согласился:
— Ты права.
Он будет спокоен до конца, это решено. Он не упрекнул Жермену за письмо к отцу. Не упрекнет он ее и за холодность. А она сидела, не зная что сказать, и хотела одного — как можно скорее уйти.
— Пойдем?
— Да. На улице так хорошо.
Опять заскрипели ступени лестницы, заскрипел дощатый пол мастерской. На мгновение негр перестал храпеть. Выйдя, Жермена невольно посмотрела на окно, в котором исчезла девочка со своим спутником.
— Знаешь, Эжен предложил мне место, — вдруг сказал Дюпюш. Он вспомнил об этом, как только заметил, что жена не взяла его под руку.
— Какой Эжен?
— Эжен Монти — тот высокий, с седыми волосами.
— А где?
— Сейчас увидишь.
— Нет, ты скажи!
— Ни за что. Так ты лучше себе представишь.
Она шагала, четко постукивая высокими каблучками.
Ей было не по себе в этом квартале. Дюпюш же, напротив, гулял с удовольствием, и в этом заключалась его месть. Он посматривал на Жермену краешком глаза.
Во всех домах окна и двери были распахнуты настежь. За ними спали или лежали с открытыми глазами люди, каждой порой жадно впитывая ночную свежесть: мужчины и женщины в ожидании завтрашнего дня, ребятишки, сгрудившиеся в кучу на полу.
— Место хорошее? — спросила Жермена.
— Увидишь.
— Но ты согласился?
— Еще нет.
С досады и отчаяния он решил завтра же принять предложение — ведь Жермена не нашла нужных слов, не захотела приласкать его.
— А почему ты сразу не сказал мне об этом?
— Подожди. Осторожней: трамвай…
Им оставалось пройти по переходу через железную дорогу, чтобы оказаться в испанской части города, где сверкали рекламы обоих кабаре. Их нагнал извозчик. Он придержал лошадь, но Дюпюш жестом отказался от его услуг.
Начиналась ночная жизнь. В баре «У Келли» играл аргентинский оркестр. В зале, залитом голубым светом, танцевало несколько пар, такси подвозили новых посетителей — пассажиров парохода, только что пришедшего из Сан-Франциско.
Мужчины были без пиджаков, перебросив их через руку, как Дюпюш в первый день в Панаме. Один, несмотря на ночное время, так и остался в тропическом шлеме.
Они отплывали рано утром. Они уезжали все, все!
Ежедневно через канал проходило около двадцати пароходов. Сотни пассажиров шли прогуляться по твердой земле и смотрели по сторонам со спокойным любопытством.
Один Дюпюш должен торчать здесь!
— Ты не сказал мне, что это за место.
— А ты остановись на минутку. На углу виднелся фанерный барак, ярко освещенный двумя ацетиленовыми лампами. У дощатого прилавка стояли четыре табурета. Метис в белой поварской куртке жарил сосиски и подавал их клиентам на ломте хлеба.
— Ну? — спросила Жермена.
— Вот это место мне и предлагает Эжен, разумеется, пока нет ничего лучше. Говорят, с чаевыми можно заработать два доллара за ночь.
Он говорил с трудом, словно ему сдавили горло. Но Жермена этого не заметила. Она спокойно продолжала идти. Не удивилась, не возмутилась. До самого отеля Дюпюш не посмел заговорить с ней.
Концерт на площади кончился. На скамьях сидели несколько парочек.
— Спокойной ночи, — прошептал Дюпюш.
— Хочешь зайти на минутку?
— Да нет, не стоит.
Дюпюш не хотел встречаться ни с Че-Че, ни с г-ном Филиппом Он собирался попросить у Жермены денег, но не думал, что в последний момент у него не хватит смелости. Неужели она не догадывалась, что у него ничего не осталось Она лишь сказала:
— Обещай, что не будешь пить.
— Черт возьми — Почему ты так мне отвечаешь?
— Так просто… До свидания, маленькая. Не бойся, мы выкарабкаемся!..
— Разумеется.
Жермена наскоро поцеловала его и перебежала площадь. Перед подъездом отеля она остановилась и помахала мужу рукой. Через окно он видел, как она разговаривает в холле с г-жой Коломбани и Че-Че.
Затем они присели и выпили на ночь.
Он толкнул дверь бара Фернана и направился к столу, за которым сидели оба брата Монти, Кристиан и еще какой-то мужчина, которого Дюпюш не знал.
— Садитесь к нам, — сказал Эжен, пожимая Дюпюшу руку. — Вы еще не знакомы с Жефом?
Эжен был самым вежливым в этой компании. К Дюпюшу он обращался с оттенком почтительности.
— Жеф, это господин Дюпюш. Он инженер, ехал в Гуаякиль руководить работами в рудниках АОКЭ. Здесь у него ни знакомых, ни денег. Мы ищем для него работу.
Бар был плохо освещен. Как и во всем негритянском квартале, в нем царил тусклый полумрак. Двое клиенгов пили, облокотившись о длинную стойку, за которой поблескивало множество бутылок, привезенных сюда со всех концов света.
— Очень приятно, — протягивая лапу, пробурчал Жеф.