— Кстати, о микропленках. Вам не удалось достать планы новых фортов крепости Перемышль?
— Пока нет. Мы отправили вам только фотокопию с оригинала в масштабе 1:25000, сделанного в 1898 году. Поверх копии были помечены чернилами данные визуального наблюдения. Вы еще не получили эту копию? Как бы она не затерялась…
— А есть ли причины для беспокойства? Когда вы отправили?
— Пожалуй, не так давно и весьма кружным путем. Один наш артист — Франц Риттер — отправился в европейское турне, и, когда он доберется до Петербурга, знает только его антрепренер, — развела руками Яроушек.
— Наверное, стоит послать к нему нашего офицера, чтобы освободить его от тяжелой ноши… Где он теперь должен быть, как вы думаете?
— Полагаю, что он дает теперь концерты в Антверпене, а затем они собираются завернуть в Данию. Из Дании Риттер обещал отплыть прямо в Петербург…
— Боюсь, что ему придется ждать парохода до весны, — горько пошутил Соколов, — ведь пассажирская навигация на Балтийском море заканчивается в октябре, а сейчас ноябрь…
— Что вы говорите! — изумилась Млада. — Вот чего мы не предусмотрели! Как же теперь быть?
— Не волнуйтесь. Какой пароль у Риттера для связи с нами? — поинтересовался Соколов.
— Ваш человек должен подойти к нему после концерта и спросить: «Маэстро, а почему вы не играли сегодня Листа?» Риттер ответит: «Многое у Листа феноменально трудно». После этого следует еще одна фраза связника: «Надеюсь, Штраус не доставляет вам затруднений?» Мы заделали микропленки в его галстук-бабочку, которую он постоянно носит.
— Хорошо, будем считать, что это дело решено… Есть ли что-то новое в крепостных сооружениях Кракова? Или то, что вы прислали на пасху, пока не изменилось?
— В Кракове идет постоянное строительство укреплений. Австрийцы собираются сделать его опорным звеном своей обороны от вас. Мы будем присылать голубиной почтой прямо в Киев рисунки всего процесса возведенных новых фортов. Хотя ожидаются новости и поосновательней. Со следующим специальным курьером к вам поступит образец патрона и чертежи новой винтовки, которую собираются делать на оружейной фабрике в Брно. Как только выйдет первая партия, мы переправим обязательно вам пару экземпляров, — сообщила разведчица.
— Я слышал, что на машиностроительных заводах в Пльзене готовится партия новых гаубиц для Германии, — поинтересовался Соколов. — Может быть, сможете прислать фотографии? Постарайтесь, чтобы на каждом фото было только одно орудие. Особенно ценно, если можно будет сфотографировать затвор и прицельное устройство.
— Мы имеем это в виду, Алекс, — живо откликнулась Яроушек.
— Мадам, — уважительно обратился Соколов, — что касается пропагандистов в пользу России, которые действуют в Галиции и других славянских областях империи, то ни в коем случае не приближайтесь к ним. Нам известно, что австрийская контрразведка самым внимательным образом наблюдает за ними, и нет нужды подставляться под ее сыщиков. Вы прекрасно делаете свое дело, берегитесь провала и компрометации, а уж если что произойдет, держитесь крепко, мы постараемся вам помочь всеми силами.
— Хорошо, Алекс. Давайте следующее свидание назначим в Берне или Мадриде. В Италии становится опасно, — предложила связная. — Мы недавно узнали, как попался Кречмар. Он не входил в нашу группу, а был связан непосредственно с полковником Марченко.
— Хорошо, давайте условимся о Толедо. Приеду опять я. Что касается Кречмара, видимо, это тот служащий артиллерийского депо, из-за которого император Франц-Иосиф на приеме не подал руки Марченко?
— Да, именно он, — подтвердила Млада. — Я вам вкратце расскажу его историю, как о ней узнал Редль. Так вот, этот проныра Ронге от своих шпионов в Италии получил фотографию человека на фоне памятника Гёте в Риме и сообщение, что этот господин продал итальянцам документы Генштаба Австро-Венгрии за 2000 лир. Полгода Эвиденцбюро тайно снимало фотографические портреты всех военных и чиновников монархии и тут же сравнивало фото с тем, что было получено из Рима. В конце концов они наткнулись на Кречмара, а дальше вы все знаете…
— Да, видимо, после этого за ним установили наблюдение в Вене, и он был замечен вечером на пустынной аллее позади венского Большого рынка вместе с полковником Марченко. Тогда еще министром иностранных дел Австро-Венгрии был покойный граф Эренталь. Нам сообщали, он отнюдь не расценивал этот инцидент как трагедию. Только после того, как господа из венского Генерального штаба подняли шум, Эренталь был вынужден доложить все дело императору…
— Именно так, — подтвердила Яроушек. — Мне самой вскоре предстоит одна встреча с полковником Занкевичем, преемником Марченко. Дай бог, чтобы она прошла успешно!
— Может быть, вам не надо встречаться? — спросил Соколов. — Мы можем дать команду Занкевичу отменить встречу.
— Нет! Нет! Не надо, — успокоила его Млада. — Мне нужно лично передать ему одного агента, которого лучше использовать прямо в Вене, а то наша организация слишком разрослась.
— Решайте, Млада! Если есть опасность провала, то лучше не рисковать, — продолжал настаивать Соколов. Какое-то смутное беспокойство за судьбу товарища закралось в его сознание, и он решил про себя предотвратить эту встречу…
Прогуливаясь вдоль балюстрады Пиаццале Микеланджело, словно влюбленные, разведчики условились о различных приемах телеграфной связи, об условных знаках на конвертах, способах наклейки почтовых марок особым образом, который служил одновременно кодом. Соколов передал Яроушек адреса в Брюсселе и Антверпене, которыми следовало пользоваться для пересылки сообщений в Варшаву, откуда они будут немедленно, с фельдъегерем, направлены в Петербург…
Они начали прощаться, когда к вечерней службе в церкви Сан-Миниато потянулась цепочка прихожан и ударил колокол. Ему ответил другой, внизу, во Флоренции. Третий — в Фьезолевском монастыре — еле докатился до них серебряным отзвуком.
Млада легко поднялась в коляску извозчика, который подвернулся на площади, с ненатуральной веселостью помахала Соколову рукой и отправилась навстречу своей судьбе.
У Соколова защемило сердце. Он всегда с тоской расставался со своими товарищами. Каждый раз они возвращались в пасть льва, готовую сомкнуться в любую минуту.
Уныло бил колокол Сан-Миниато. Праздник разведчика кончился. Начиналась будничная работа. Сначала доставить в целости микропленки и записать точно все устные сообщения. Затем расшифровать донесения. Проанализировать, рассортировать по папкам. Нанести на карты. Обобщить, доложить Монкевицу, а затем начальнику Генерального штаба Жилинскому. Если прикажут — самому царю.
…Солнце зашло за горы, и Флоренция погрузилась в синюю тень. Колокол Сан-Миниато призывал на молитву. В церкви грянул орган. Осколки его звуков рассыпались в пропасти над Флоренцией.
27. Петербург, январь 1913 года
Редкий по красоте зимний день сиял над Петербургом, когда Соколов, возвратясь через Берлин и Варшаву в Петроград, оставил свой чемодан дома, наскоро поцеловал тетушку, переехавшую к нему править хозяйством после смерти мужа-чиновника, и на том же извозчике поспешил на Дворцовую площадь, в Главное управление Генерального штаба. Сугробы снега обрамляли прекрасную площадь. В лазурное небо возносилась Александрийская колонна, торжественный, словно алтарь, высился Зимний дворец, геометрически четко простиралась в противоположном от него конце площади арка Генерального штаба.
Соколов взошел в боковой подъезд, где располагался отдел генерал-квартирмейстера Данилова, коему было подчинено и разведывательное отделение, мимо бронзовой статуи Петра I и обрамляющих ее мраморных досок с перечнем побед российской армии поднялся на третий этаж. Здесь в особой, изолированной и непосредственно соприкасавшейся с кабинетом Данилова комнате размещались начальник отделения Монкевиц, его помощник Энкель и подполковник Марков, исполнявший техническую работу по делопроизводству.
Монкевиц самолично сидел за пишущей машинкой, что означало его работу над особенно секретной и ответственной бумагой, каковые он составлял и перепечатывал собственноручно. Полковник Оскар Карлович Энкель, сын какого-то важного финского барина в Гельсингфорсе и потому чрезвычайно надменный и презрительно относящийся к русским, что он, кстати, почти не скрывал, занят был начертанием карты. Стол Маркова пустовал.