В ответ общий рогот:
— Русские скоро всех латиносов через свои военные школы прогонят. Вы все там — коммуняки! И на своего Фиделя молитесь. Что ты, что твой чокнутый сосед по камере.
Обозленный Лопсяк первым перестал разговаривать с сокамерником. Ваня в отместку отказался его замечать, а только целыми днями молился и читал русскую библию. Тюремная братия окрестила эту странную парочку «латиносами–сантехниками», потому что все самые грязные и вонючие работы по тюремному хозяйству доставались Ване с Лопсяком. Он поражался выносливости и трудолюбию этого могучего индейца. Даже злило, когда Ваня брал на себя самый тяжкий труд, а потом еще и без единого слова помогал напарнику. Но все равно не удостаивал Лопсяка разговором. Обиделся за веру, значит.
11
На редких для «сантехников» прогулках Ваня истово крестился на деревянный столб с поперечной перекладиной, на концах которой висели громкоговорители. Лопсяк ограждал его от грязных приставаний уголовников, когда Ваня молился на этот «крест». Они так и не разговаривали, но повсюду держались вместе.
— Э, латинос, красная задница! — окликнул Лопсяка один из уголовников. — Вот где твой Фидель у меня, полюбуйся!
Уголовник — «шестерка» сделал вид, что подтирает портретом Кастро задницу, потом порвал открытку на мелкие кусочки и швырнул их в лицо Лопсяку.
— Да я тебя, сучонок! — кинулся на шестерку Лопсяк и, как было задумано, угодил в западню. Вертлявый обидчик вывернулся из его рук, а сам Лопсяк оказался в тесном кругу боснийских бандюганов.
— Ты что сказал, краснозадый кубинский наемник?
— Я не с Кубы.
— Он сказал, — снова вынырнул перед Лопсяком шестерчатый зэчок, — он… он сказал, что Магомет — пидарас.
У боснийских ваххабитов глаза налились кровью — оскорбление пророка карается смертью! Над поверженным на землю Лопсяком взметнулся железный прут, вырванный из сварного барьера.
— Это я сказал! — растолкал бородатых бандюг боливиец Ваня с жиденькой бородкой настоящего индейца.
Он был здоров, что тот добрый медведь. Скрутить его удалось только тем, у которых не случилось переломов после Ваниной хватки.
— А ну–ка вздернем этого православнутого латиноса на столб. Пусть повисит в позе своего Христа.
Его привязали за локти к перекладине крестовины. На голову надели мусорную корзину. В распятого полетели плевки, консервные банки и мелкий мусор. Вот тогда Ваня в первый раз заговорил с Лопсяком после долгого молчания:
— Тебе скоро на свободу, Рамон. Покрестись в церкви, брра! Уезжай к семье и строй там школу русской жизни для детей. Храни их в православии и русской святости.
— Я, кроме солдатской науки, других не знаю, — попробовал приподняться с земли избитый Лопсяк.
— Не выучился наукам, зато жизнь познал. Если земля Русская не хочет больше оставаться русской, то пусть будет жив хоть русский островок на чужбине. А русские — они и в Африке русские.
— Эй, ты, заткнись! — прикрикнули на Ваню ваххабиты, но Ваня неторопливо и отчетливо (насколько это для него было возможно) продолжал с креста:
— В эпоху Великого Льда только предки русских, кроманьонцы, выжили из всех людей на земле, потому что жили в тесном содружестве и спасали один одного. Европейские неандертальцы жрали своих, пока друг друга не сожрали до последнего. Их потомки опять сожрут все живое вокруг. Русские всех спасут, когда соберутся в один кулак на Урале.
— А может, уже ни Руси, ни русских нет? — с трудом сказал Лопсяк, выплевывая выбитые зубы. Он никак не смог подняться из–за сломанной ноги.
— Русские будут всегда, Рамон. Мы, старорусы, передадим гены детям, а потомки перебросят их на Русь Великую, когда по Европе будут бродить олени, а по Америке — низкорослые лоси. Русские — тот самый народ, рослый и сильный, который спасется и других спасет. Так говорил столетний апостол Иван по слову богову.
Пока охранники добежали до центра прогулочной площадки, кто–то из уголовников успел пригвоздить распятого Ваню к столбу железным прутом.
Тело его сожгли в крематории и высыпали прах в канализацию безо всякого обряда.
* * *
Лопсяк забрал с собой на свободу Ванину библиотечку, спасенные иконки, лампадку и расшитые крестиком полотенца.
— Тю, рехнулся на поповских книжках? — бросил ему на прощание новый сокамерник, бывший наемник с Украины. — Денег на билет до Аргентины не достанешь ведь, а еще и с бесполезным грузом тягаться.
— А я пешком к неграм в Африку, — сказал Лопсяк.
— Чего ты там оставил?