Нехитрые праздники
ПОВЕСТИ
ИСКЛЮЧЕНИЕ
Направо пойдешь — женату быть, налево пойдешь — богату быть, прямо пойдешь — убиту быть.
После окончания одного почтенного театрального учебного заведения я, прибыв по распределению в областной город, стал по совместительству преподавать в местном институте искусств специальную дисциплину. Это был несколько странный институт: он объединял в своих стенах будущих музыкантов, артистов и режиссеров, но главное — просуществовал на ту пору всего лишь год! А потому, как и подобает младенцу, жил шумливо, неорганизованно. Состав преподавателей, что называется, утрясался, никак не могло установиться твердое расписание — четыре часа, отведенные моей дисциплине, «прыгали» по нему, как кузнечики. Словом, учебный процесс напоминал затор где-нибудь на перекате во время сплава леса, когда бегают люди с баграми и подталкивают бревна, лишь бы проплыли дальше, авось и прибьет куда надо. Во всем этом студенты-музыканты чувствовали себя более-менее спокойно — они с малых лет занимались музыкой и понимали, как это делается. А студенты-театралы не знали, не ведали подступов к своему искусству. Их учеба, жизнь была полна вольницы и сумятицы, но в них отчетливо проявлялись контуры какой-то подспудной неосознанной духовной ориентации, подвластность которой обнаруживал и я в себе.
— Лютаев! — окликнула вахтенная дежурная молодого человека в широкополой шляпе и длинном пальто с поднятым воротником. — Ты что устроил из своей комнаты притон?!
Когда Сергей уходил, в его комнате оставались друзья, все из общежития, только Борька Чибирев «домашний». Все было тихо, мирно, говорили, пели, потягивали сухое — отмечали День театра. Борьке, правда, не сиделось: исчезал, появлялся, ошалев от нашего раздолья и, как ему представлялось, бездны возможностей порадоваться жизни. Не успокоился, пока не привел приехавшую к кому-то в гости голубу с кофейно-молочной кожей, с гривой прекрасных смоляных волос и огромными томными глазами.
Дверь в комнату была взломана. Комната пуста.
Сергей толкнулся в дверь сокурсника Андрюши Фальина.
— Не стучи, — послышалось сбоку приглушенное и таинственное.
Из кухни выходил сам Андрюша. Был он нервно бледным и странно улыбался.
И все, собравшиеся на кухне товарищи, были какие-то запунцевелые, и все странно улыбались… Оказалось: в комнате Сергея члены студсовета застукали Борьку Чибирева с той самой темноокой красавицей. Профорг Леша Кузьмин проявил даже для него непривычную бдительность и оперативность. Следил, дождался, когда все из комнаты разошлись, вычислил, кто в ней остался, собрал членов студсовета — и нагрянули! Андрюша Фальин забавно и точно показывал, как Кузя, маленький, чуть припадающий на ногу, но прямой и негнущийся, словно накрахмаленный воротничок, подслушивал, заглядывал в замочную скважину, настырно лез в комнату, возглавляя толпу… А Борька, в свою очередь, по пояс голый и босой, насмерть встал перед дверью, отогнал любопытствующих метра на полтора в радиусе. И заявил, что без ведома хозяев пройти в комнату можно лишь через его, Бори Чибирева, труп!..
У Андрюши была великолепная выпуклая артикуляция, придыханный приветливый голос. Говорил он, мягко вращая ладонями в такт развитию фразы, как бы дирижируя себе; слушал, вытянув шею, выдвинув подбородок и немного щурясь; улыбался, щедро одаривая каждого белизной своих мелких ровных зубов. Изображал он все подчеркнуто, утрированно, поэтому рисовался совсем какой-то разбой и столпотворение. Как в любовных сценах из немого кино…
А Сергей все более погружался в себя. Упрямая слежка за Борькой, приходил он к выводу, есть не что иное, как попытка хоть в чем-то уличить его, Сергея Лютаева! Найти зацепочку. В последнее время Кузя что-то часто стал к нему наведываться. Наведался и сегодня, зубки еще по обыкновению поскалил, мол, кто это у вас так хорошо поет? — улыбку, похоже, он еще в постели заготавливает. А пела как раз та девчонка, Борькина… Андрюша Фальин сразу высказал предположение: «М-м, Сережа, чувачок, м-м, тебе не кажется, что Кузя пришел спецрейсом?..»
Полгода назад институтское руководство уволило, точнее вынудило уволиться Мастера — так называют художественного руководителя театрального курса. И причиной увольнения, как понимали дело Сергей и его сокурсники, было лишь то, что ненасытной заурядности хотелось съесть подлинную личность.