— Становись отшельником, кто мешает?
Мысль об отшельничестве Сергею давно нравилась, но… воображение подводило: тотчас подсовывало к нему в скит, полный разных мудрых книжек, девушку… и далее рисовалось все такое, весьма отдаленно связанное с иночеством.
— Я человек действия.
— Мнишь ты о себе…
— Ну и что, что мну… мню то есть. Думаешь, этот твой не мнит?! Если на то пошло, все лицо выражает лишь одно — самодовольство. Как им о себе не мнить! — нападал, сдерживая гнев, на какую-то незримую людскую массу Сергей. — Они же считают, что все в жизни поняли: иди — где короче, бери — что поближе!
Эльвина вдруг потупилась.
— Со мной, конечно, не легко, — проговорил Сергей. — Но ведь это потому, что мне самому трудно. Мне жить — трудно!
Исхудавшие Сережины плечи приопустились, видимо намучившись под непосильной ношей великих противоречий.
— Всем трудно, — вздохнула коротко Эльвина.
— Не знаю, что ты имеешь в виду, — пытался хоть как-то объясниться Сергей, — но меня сама Жизнь волнует! — Он горячо ткнул себя в сердце, так изболевшееся за человечество. — А милое большинство — собственная жизнь! Что покушаю, что надену: у кого-то есть, у меня нет…
— Надоели мне эти ваши разговоры…
— Какие это «ваши»? У меня только мои…
— Хочу просто нормально жить.
— И я хочу просто. Только просто и нормально…
— А я хочу просто и нормально! Прости, мне домой надо. Я на подготовительные хожу, хочу на вечернее в институт…
— На вечернее?! — искренне изумился Сергей. — Зачем тебе?! Пять лет сидеть все вечера на занятиях, жизни не видеть! Нет, если бы у тебя была цель, мечтала о чем-то — другое дело! Но ведь тебе же просто хочется стать женщиной с положением! Будет у тебя положение — ну и что?!
— Пусти, люди смотрят.
Он и не заметил, как схватил ее за руку.
— Будь проще, Эльвина, — прямо и насмешливо поглядел в глаза девушке Сергей, — стань собою!
Это были слова Мастера. «Будьте проще, будьте собою», — говорил тот назидательно и требовательно. Фальин первым подхватил их: «М-м, чувачок, стань самим собою», — посоветовал он как-то разгорячившемуся вдруг Косте Лапину. Костя вмиг стал кем угодно, только не собой: даже кожа на волосатых руках пошла пятнами.
— Поужинать перед занятиями я должна, как ты считаешь? Халат еще нужно дошить — на работе не в чем… — она тоже смотрела прямо, не пытаясь высвободить руку, держа локоток приподнято, почти на уровне кисти, как это делают в балете. По ее покатому плечу, изгибу руки, словно по голой ветви, могли бы скатываться капли…
— А как у вас с величием души?! — горько и хлестко влепил Сергей строку известного поэта. — Все остальное, кажется, в порядке. Но не играя в поддавки и прятки, а как у вас с величием души?
Она уходила, ставя выворотно ноги, чуть приподнимаясь на каждый шаг. Невысокая и в то же время длинненькая. Натянутая, как струна, прекрасная. Так и не оглянулась, сколь Сережа ни вперивал свой магнетический взгляд. Так и скрылась в подъезде.
А он остался, и по его неожиданному ощущению — в полных дураках! Сама мысль, что кто-то на кого обратил внимание, его совершенно не воспринял, казалась невероятной. Он ведь распахнул свой внутренний мир… Тот мир, с которым соприкоснуться, может быть, многие за счастье почитают! А она как шла себе, так и… Даже заглянуть в него не попыталась. Какая вопиющая глухота, хотя с виду натура тонкая — певучее что-то есть в облике ее, что-то от морского всплеска, от деревца с тонкими ветвями…
Забирала внутренняя ломота, хотелось что-нибудь сотворить. А не залезть ли, подумал Сергей, не постучать ли в ее окно на девятом этаже? Жалко, водосточной трубы нет. Лоджии без металлических решеток, бетон, не уцепишься. Он даже за угол завернул — голая стена. Пока прохаживался — поостыл, ясно представил, как падает с долгим криком… Успокоил душу тем, до чего в данной ситуации явно мало бы кто додумался: снял с головы шляпу и с силой пнул ее. Широкополая шляпа, описав дугу, спланировала в лужу. Поднял, отряхнул, приладил на прежнее место. Лоб неприятно обволокла волглость.