— Стой! — преградил путь. — Откуда сапоги?
Молоденький паренек, ушастый, угрястый, в пиджачке сереньком — чего ему?..
— Твое какое дело? — приостановился Михаил.
— Документы!
Михаилу сразу очень захотелось врезать ему и пойти дальше — терпеть не мог этих вездесуйных. Да псина с ним больно грозная.
А тем временем этот, в сереньком, достал красные корочки.
— Тебя только не хватало на мою голову, — вздохнул Михаил. Деваться некуда, стал объяснять молоденькому милиционеру, что да почему, говорил правду. Но тот в ответ лишь узил недоверчиво глаза. Скомандовал:
— Пошли в отделение.
— Да говорю же тебе: жене купил сапоги. Бывшей жене. Она не взяла…
— А почему без документов ходишь? Ночью?
— Ну, вот так, без документов… Ты что, всегда документы с собой носишь?
— Обязательно. А может, у тебя их просто нет?
— Слушай, друг, я же тебе человеческим языком все объяснил. К жене бывшей приходил, она меня без документов знает.
— Она — знает, а я — нет. И не пудри мне мозги: зачем бы ты бывшей жене сапоги покупал?! Пройдем. Там разберутся.
— Чего разбираться-то?! — у Михаила зудела рука, едва сдерживался. — Ты же видишь, я трезвый. А ты, между прочим, выпивший малость…
— Я не на дежурстве, выходной. Имею право, как все люди.
— А не на дежурстве — так чего нос совать?
— Отставить разговоры, следуй за мной!
— Хочешь говорить — говори по-людски. Я тебе не нарушитель. Говорю же еще раз. Вот дом, там живет мой друг. С семьей. У них есть документы. Подтвердят, кто я. Запишешь данные.
— А вдруг там у вас банда? А я без оружия.
— У тебя же собака!
— Не пойду же я с собакой ночью в квартиру. Там, может, дети.
— Что в лоб, что по лбу!..
— Пройдем. Разберутся. Не виноват — отпустят.
— Да какой тебе прок? Тащиться куда-то среди ночи!
— Я все равно Рольфа прогуливаю. А ты чего боишься?.. Бои-ишься… Чего, а?
— Знаешь, если тебе охота из себя сыщика разыгрывать — давай. А я пошел.
— Рольф!
Рольф зарычал.
— У, псина… — Михаил постоял, вздохнул. — Ну что ж, может, ты и прав… Пошли.
Ночь была хорошая, теплая. Утихал транспорт…
— В такую погоду самое время прогуляться в хорошей компании, с Рольфом… В милицию.
— А чем тебе Рольф не нравится? — парень заговорил улыбчиво, с легкой издевочкой. — Лучшая служебная собака в отделении. Медалист.
— Очень приятно, очень… — отвечал тоже улыбчиво Михаил, — какого рожна ты с ней возишься только, если она служебная?.. Делать больше нечего?
— А мне за него, между прочим, тридцать рублей платят, да на мясном довольствии он состоит.
— Поня-ятно…
— И, между прочим, если ты сапоги эти украл, мне тридцать рублей премии дадут… Понятно?
— Чего ж тут не понять…
Некоторое время шли молча, Рольф бежал впереди.
— Слушай, ты женат? — Михаил заговорил.
— Женат, — с теплотой вздохнул парень. — Два месяца уже. — Но тотчас тон его посуровел: — Только в отличие от тебя жена из дому не выгоняет.
— Это хорошо! На сапоги, — подаришь жене! Бери, не бойся, не ворованные…
И парень сапоги взял. И злобно прищурился, насквозь как бы видя падлюку эту перед собой, Михаила то есть.
— А ну, иди впереди! Таких, как ты… Не думай, что в милиции вороны работают. Иди, иди!
В отделении Михаил написал на листочке бумаги, который выдал ему дежурный милиционер, что он, Михаил Александрович Луд, пятьдесят второго года рождения, водитель первого класса первого автопарка…
— Садитесь, ждите, — взяв писанину, сказал дежурный.
Группа задержанного люда на скамеечке дружно потеснилась. Михаил сел с краешку. Стал ждать.
Дежурный с каждым задержанным разбирался отдельно, расспрашивал, наводил справки… Время шло.
А дома ждала Татьяна! У нее по поводу его продолжительной задержки наверняка возникла своя версия. Михаил стал подумывать: что бы предпринять? Бежать — глупо! Вспомнил: один известный в городе человек, которому он помогал ремонтировать машину, давал ему визитку. С виньеточками такая, с каллиграфической надписью.
Михаил запустил пальцы в потайной отсек бумажника, куда обычно клал листочки с номерами телефонов, адресами, заначку. И выудил фотографию. Правильно: эту фотографию Михаил забрал у родственников в свой последний приезд, сунул в бумажник и забыл.
На фотографии отец, его друг дядя Коля и он, лет девяти. Дядя Коля в фуфайке и кирзовых сапогах — снимались около его дома. Отец в добротной шинели, в каракулевой шапке и получесанках — модная тогда была обувь. Он в тряпичной шапке-ушанке, в зимнем пальто и кирзовых сапогах. Михаил не помнил, что носил кирзовые сапоги. Вот резиновые, материны, на себе помнит хорошо. Стыдился этих сапог — женских — и запомнил! И не помнил он сейчас, когда и зачем приходили с отцом к дяде Коле, в какое точно время фотографировались — сколько ему здесь лет? Лишь смотрел и удивлялся простой и тоскливой мысли: «Неужто это было? Неужто это я?» Мальчик на фотографии очень напоминал сына, Степку. Он даже воспринимался именно Степкой: так же выставил ногу, чуть склонился на правый бок, улыбался… Улыбался похоже, но иначе. Мальчишка с фотографии был, по всей видимости, радостным, открытым, озорным! Степка так не улыбался. Хотя, сколь помнил Михаил, он в детстве никогда не казался себе особенно веселым и счастливым.