Иван снова взялся было за работу, вдруг щелкнула и погасла лампочка. Он посидел в полумраке, прикинул: как быть? Настольная лампа давно без лампочки. Спросить у соседей? (Иван снимал комнату в коммунальной квартире.) Лучше сходить и купить, пока универмаг не закрыт — хоть по улице прогуляется!
Было начало марта, тепло пришло раннее, днем вовсю капало с крыш, но не отжившая еще зима улучала момент, наведывалась с темнотой, сыпала большие белые хлопья, которые падали и смешивались на тротуарах с водянистой снежной кашицей.
Иван пошел по проезжей дороге — меньше слякоти. После захламленной комнаты и утомительных попыток работы свежий воздух бодрил, радовал, и Иван рассуждал про себя, что по природе он лодырь и больше всяких дел ему нравится, скажем, болтаться по городу, думать о чем попало… И странно это — живет он достаточно целенаправленно и немало трудится.
— Простите, держитесь, ради бога, поближе к обочине, — обращаясь вроде к нему, пропорхал — именно так воспринялось — голосок. Заботливая девушка, почти девочка, была невысокой, худенькой, в руке сумочка и большое сотворенное из дюралюминиевого ободка сердечко. И снова где-то под высоким куполом зазвенел колокольчик:
— Тут поворот, машины выносятся, как угорелые. А сейчас скользко!
— Уговорили, пойду ближе к обочине, — заулыбался Иван.
— А вы студент? Да? И еще немного подрабатываете, да?
— Да, — Иван вгляделся: не знакомая ли? Кажется, нет.
— А сами не местный? Не отсюда?
— Это что, все так сразу по мне заметно?
— Я угадала, да? — В глазах сплошной интерес.
— Да, но… Не понял. В чем фокус?
— Никакого фокуса, — рассмеялась она: колокольчиков под куполом добавилось, — я всегда про всех угадываю. И могу сразу характер человека определить и чего он хочет в жизни.
— Даже чего хочет! Вот мне бы как раз не мешало определить — чего я хочу?.. — Ивана уже крепко удивляла эта «чуда», как он про себя ее назвал.
— Вы? — Она пристально посмотрела, чуть задрала голову, продолжала: — Вы прежде всего человек бодрого духа, веселый — это хотя бы видно уже потому, что походка у вас пружинистая, энергичная.
Иван усмехнулся: знала бы, какая у него иногда бывает походка.
— Правда, вы грустите часто: просто вы человек чувствительный и все близко принимаете к сердцу, — тогда вы бываете ужасно вялым. Но это временно. Вы уверены в себе, независимы — недаром у вас такие размашистые, вольные движения. Но раньше, в детстве, вы таким не были. Вы были застенчивым, стеснительным, но вы самолюбивы, горды и сами себя сделали таким, какой есть… Я правильно говорю?
— Вроде…
— А вам интересно?
— А как вы думаете?
— Конечно. Всем про себя интересно слушать. Для вас мало имеет значения быт, условия, в которых вы живете. Главное — дело. Вы можете многого добиться, но мешает, что вы хорошо делаете лишь интересное вам. К тому же вы непоседливый, горячий и, кажется, не всегда считаетесь с окружающими… Верно я угадала?
— Просто сбит с толку. — Он и в самом деле был озадачен.
Надо же, только встретились, познакомиться не успели, давай характеризовать. И в общем точно. Какая открытость и непосредственность! Прямо живой родничок льется. Правда, все-таки чересчур легко и запросто входит в контакт.
— Вы, наверное, в конторе ясновидящих работаете? — попытался шутить Иван. Показал на дюралюминиевое сердечко. — А это что, оракул?
— Это мне мальчишка из моей бригады сделал и подарил.
— Из вашей бригады?!
— Да. Вы, наверное, думали, что я маленькая еще. Сколько подумали мне лет?
— Шестнадцать, семнадцать.
— Хм. Не-ет. Мне осенью уже девятнадцать будет, — вздохнула она.
— Ну! Вы в расцвете сил. Я по сравнению дед, четвертную отмотал. Двадцать пять, — зачем-то набавил Иван себе год.
— Так это же мало! Для мужчины ерунда. Вы даже не в расцвете сил.
— Для мужчины, может быть. Но для человека… Добрые люди уже успевали дел понаворотить.
— И вы успеете. Сейчас время другое, информации много, надо ее переработать. Двадцать пять лет… Раньше солдаты только в армии столько служили, а потом еще семьи заводили. Вы обязательно что-нибудь сделаете, добьетесь, надо только неустанно работать.