И все бы оно ничего: ну, любила выпить. Початую бутылку в холодильнике нельзя было оставить — глянь, уже нет! А начни спрашивать — «Я вылила, в раковину вылила…» Не запивалась же, как некоторые. Но после подобных историй приходит наутро одна мысль: это лишь то, что увидел своими глазами, а каково же то, чего не видел?
Михаил, все обращаясь мысленно к незнакомому собеседнику, перебирая засевшие в мозгу, обидные эпизоды из жизни с Лариской, стал умываться. Охолонул лицо водой, просвеженно отфыркнулся… И распрямился, невидяще уставился в зеркало над краном. Еще несколько раз торопливо плеснул в лицо и вышел из туалета, по пути вытираясь полотенцем.
В купе, где недавно стоял картежный гвалт, уже не было ни заводилы, ни иных игроков. А в своем купе Михаил застал странную обстановку: люди сидели потупленные, притаившиеся, словно ночные зверьки под светом фар. Мордастого мужика, охочего до разговоров, не было. Зато появился некрупный рыжеватый паренек: придвинувшись к самому окну, он упорно смотрел в оконное стекло.
— Что такое? — тихо спросил Михаил, присев напротив пожилого человека, которому вчера вечером уступил нижнюю поперечную полку.
— Проиграл, — кивнул тот в сторону рыженького. Без тени укора или усмешки — виновато как бы, подавленно.
— Это вот играли-то, — указал Михаил большим пальцем на соседнее купе.
Пожилой человек в знак согласия закрыл глаза, скорбно, как на похоронах.
— И много?
Собеседник неторопливо пожал плечами и посмотрел исподволь в сторону рыжего парня. Михаил тоже поглядел на парня.
— Ты хоть раньше-то когда-нибудь играл? — спросил он, вспомнив, как заводила обучал игре.
Парень молча мотнул в ответ головой.
— И не умел? Только научили?!
Теперь парень согласно кивнул.
— И сразу давай на деньги играть! — Не мог вслух не изумиться Михаил. — Сколько проиграл-то?
— Все, — выдавил парень. Был он не так уж и молод, как показался сразу. Морщины у глаз, ввалившиеся щеки, чуть выдававшаяся вперед, пришамкивающая челюсть.
— А сколько это, все-то?
— Все, — повторил тот.
Выходит, верно, не ошибся Михаил в своем внезапном подозрении. Заводила был профессиональным шулером. И встречать его доводилось Михаилу не где-нибудь, а в собственной квартире — бывшей, понятно. Да при ситуации, надо сказать, пикантнейшей — в гробу не забудешь. Вернулся он тогда из ночного рейса. Вошел в квартиру… А из спальни — шорохи, звуки характерные, не спутаешь… Тихонечко, на цыпочках подкрался, резко открыл дверь и одновременно включил свет. А на постели вовсе не Лариска, как ожидал, а Маринка, подруга ее, с красавцем писаным. Маринка прикрылась с головой одеялом, а красавец — намеренно спокойно, прямо посмотрел на ворвавшегося хозяина. Михаил лицо его запомнил смутно, а взгляд этот — открытый, светлый, улыбающийся — четко. И сейчас, когда он умывался, на догадку навел именно взгляд. Михаил знал мужа Маринки, но вместо того, чтобы выгнать ее из квартиры вместе с хахалем, выключил свет, закрыл дверь и вышел. А когда вышел, буквально ожгла мысль — Маринка-то беременна! Живот такой, кажется, в декретном отпуске уже! И муж ее, Валерка, здоровый мужик, машинист тепловоза, где-то, наверное, в пути, рад едет, ребенка ждет!.. А на дите его, не рожденное, но живое уже, кто-то тут извергает… Потом был крупный разговор с Ларисой — она спала в другой комнате. «Марина любит его, — твердила жена. — Давно. До Валерки она его еще любила». — «Чего же тогда, если этого любит, за того замуж пошла?!» Валерка служил во флоте и носил до сих пор тельняшку, причем так, чтоб из-под рубахи был виден уголок с полосками. Маринка смеялась над его пристрастием к тельняшке, называла колхозником и умственно отсталым. «Чего человеку мозги морочить?! Идиота из него заранее делать?! Или этому не нужна, так хоть за кого-нибудь!.. Тогда дорожи!..» — «Нужна и этому, — объяснила Лариса. — Он ее тоже любит. Только у него такая жизнь, что…» Сильной, давней любви, как оказалось, мешало то, что красавец — шулер. Катается по стране, подсаживается в поездах к пассажирам, заводит игру, деньгу зашибает — дай нам бог столько!..