— В цирк хочу сводить.
— В цирк?! — в голос расхохоталась Лариса. — Цирк! Повернутое ты, Миша, создание! А я гляжу в окно — бежит! Как жеребец! Куда он, думаю, так, а он в цирк! Тебя бы самого туда, в цирк — по кругу этому скакать. А мне бы кнут в руки!..
— Перестань!.. Где сын, спрашиваю?
— В деревне он, в деревне. Успокойся.
Михаил поглядел Ларисе через плечо, наискосок, в приоткрытую чуть дверь комнаты.
— Чего высматриваешь? — уловила тотчас Лариса его взгляд. — Завертел глазищами! Нюхом прямо чуешь: как только люди придут, так и он тут! Ждут его!..
— Ладно, веселитесь. Довеселишься…
— Довеселюсь, ыгы. Иди к своей невеселой — и радуйся…
Лариса на прощание улыбнулась — состроила благодушную улыбочку, — и прикрыла дверь.
Задержалась на секунду, чувствуя, как по ту сторону двери и Михаил постоял чуть, повернулся резко и побежал вниз. За ее спиной, в комнате звучала музыка, слышался Маринкин голос. И еще там двое каких-то мужиков. Понятно, зачем явились… Чужие все люди.
Лариса взяла на кухне пачку сигарет, прошла в ванную. Включила воду, понапористее струю сделала, чтоб шумела громче. Закурила. Закусила губу. Хотелось поплакать, да кто пожалеет… Какой-то рок: больше года она этой Маринки в глаза не видела, стоило той явиться — и, пожалуйста, как по заказу, Мишка! Снова на поверку она, Лариса, получается… А знал бы он, Мишка, сколько вечеров и ночей провела она одна! Сколько!.. Их гораздо больше, неисчислимо больше. Перед телевизором или с книжечкой в руках. А без Степки и вовсе худо. Пока дома он, вроде и в тягость кажется, руки связаны, а отвезет его в деревню — тоска заедает! Одиноко. Кто бы знал, как бывает одиноко! Каково любой женщине одной?! Днем-то ничего еще; протолкаешься, просуетишься, дела все вроде, заботы. А вечером… Такая, бывает, жуть находит!.. Ляжешь, натянешь на себя одеяло… И пустота. Зачем были дневные эти заботы, хлопоты?.. Или просто сведет истомой колени, сожмет всю… Так себя, господи, жалко станет! Разве виновата она, что родилась влекомой, чувственной?! Хоронить себя в тридцать лет! Чего ради? Да лети она прахом, вся эта положительная, благообразная жизнь!.. Лети она, Миша, вот так…
Лариса затушила сигарету, бросила в ведро окурок. Поправила волосы перед зеркалом, попробовала улыбчивое, пренебрежительное чуть выражение лица. Выключила воду. Если бывшему мужу угодно считать, что живет она в непреходящем веселии — надо соответствовать! Мужиков, правда, Маринка привела не ахти. Этот, который явно для нее, Ларисы, предназначался — здоровый, морда желудем — тупость сразу выказал, работником КГБ представился! Что у них за мода нынче, с кем ни познакомишься — из КГБ или ОБХСС. Другое выдумать ума не хватает! Но, видно, и не работяга. Или начальничек небольшой, или из торговли. Олегом, кажется, зовут…
Лариса вся из себя «легко и непринужденно» вышла к гостям. Поставила на стол рюмочки.
— Вы, кажется, из КГБ? — обратилась она улыбчиво к «желудю» с усиками. — А я, кстати, из ЦРУ. За это и выпьем!
Отметила: а все-таки ничего он мужик, в теле, имя приятное. И, видно, денежный.
Олег степенно, как человек глубоко понимающий юмор, улыбнулся. Другой, чернявый, грузинистый, стал откупоривать бутылку. Маринка пританцовывая подходила к столу, хохотнула.
Чужие, далекие друг другу, далекие ей, Ларисе. Умри завтра любой — другие и не взгрустнут, повод разве найдется выпить.
Лариса знала, что после трех-четырех рюмок на нее «найдет». Что найдет — сказать трудно. Скорее всего, подзаведет этого Олега, припрет его, положим, таким простым вопросом — кто ты есть в этой жизни и чего из себя строишь? А может, наоборот, возьмет да и пылкую страсть к нему разыграет… Или взбаламутит, потащит за собой всех куда-нибудь… Кто знает, что получится?.. Тоска ведь все. И не того вовсе желается. Надежности как раз желается, уверенности, что тебя любят, ты нужна, ты, и никто другой. Кто знает, что получится?..
Михаил вел автобус. Обычный рейс из одного города в другой, из Европы, между прочим, в Азию. В зеркальце над стеклом маячило девичье лицо. Михаил без умысла особого, больше так, по привычке, подстроил зеркальце, чтоб девушку эту видно было. Раньше обычно, от скуки и шутки ради, заводил игру с какой-нибудь девчонкой в переглядки. Кончались подобные истории чаще всего невинно, вздохом его горьким, такой примерно мыслью: «Она уже никогда не будет моей… Но еще могла бы!» Собственно, эта именно мысль, начав преследовать, крепко повлияла на его жизнь, далеко завела. Поначалу оформилась в твердое ощущение упущенности жизни: «Годы уходят, а было ли у тебя, Миша, что-нибудь настоящее? Была ли та любовь, о которой мечталось в юности ранней? Любовь, когда очарован, преклоняешься?.. Господи, до дома-то почти никого не провожал! Школа, армия, женитьба. Все заслонила Лариса, и черная какая-то к ней страсть. И все чего-то воспитывал ее, тянул в нормальную жизнь. Никак себя к этому не готовил, гулять бы бездумно да бедокурить, не из последних мужик, пусть бы наоборот — тебя остепеняли, прощали… Вовсе не по тебе доля какого-то правильного, вечно морализующего мужа! Ты тоже хочешь просто жить, путаться — жить, как понесет»… Так мыслилось. И понесло…