И все у Михаила в этот день шло удивительно гладко: бухгалтер быстро сделал свои подсчеты, на месте был кассир. Правда, никак не мог натолкнуться в магазинах на что-нибудь путное для Татьяны, хотя вроде конец месяца, должны бы выкидывать… Но Степке все необходимое на школьном базаре купил.
Сына Михаил встретил во дворе. Степка первым увидел его и побежал навстречу:
— Папа!
Отец поднял его с ходу над головой, подбросил, прижал. Посадил, как малого, на руку. Понес.
— Подрос! Тяжелю-ющий! Как вы тут с мамой?
— Хорошо. В школу послезавтра…
— А вот, тебе… Портфель, ручки там, тетради…
— У меня есть, мама купила. Ты, что ли, уезжал далеко?
— Уезжал… А мама дома?
— Дома. Вяжет кофту тете, денежек нет, от тебя давно не получала. Нам бабушка, правда, привезла картошку, масло…
— А ты почему от бабушки тогда у… уехал?
— Я не от бабушки… Я не хотел, нечаянно.
Пошли рука в руку. Похожие очень. Только один как бы увеличенный, а другой — уменьшенный. А так одинаковые.
Лариса встретила мягкой косой улыбкой. Придуманной заранее улыбкой. Михаил намеревался сказать: счеты, мол, сводить незачем, зла на тебя не держу, оба хороши, запутались, жизнь расставила точки. Но вышло все иначе:
— Явился, — невинно смотрела Лариса. — На порог бы тебя не пускать после всего!
— После чего?..
— Оказывается, это я благодаря тебе…
— Ты — благодаря мне!.. — Михаил был ошарашен. — Имей совесть! Мало того, что ничего мне не сказала… Ты-то сколько там пробыла, дней двадцать? А я два месяца! Так еще и… Молчи хоть!
— Совесть?! Кто бы о совести говорил? Поворачивается язык у человека! Имел он совесть ребенка бросать! По бабам шляться хотелось!
Степка был рядом. Михаил смолчал — надо было сдержаться. Прошелся, стиснув челюсти. И забыл про все на свете, все затмила обида.
— А ты, ты не хотела?! — заглядывал Михаил бывшей жене в глаза. — Всю жизнь, всю жизнь тянул тебя за волосы от этого вашего паскудного веселья! От подруг с их жалобами, от бутылочки! Я ли, я ли не хотел нормальной доброй жизни!
— Ха! Смотри-ка, нашел пьяницу! Чего же я тогда без тебя совсем не спилась? А? От тоски по такому хорошему положительному мужу! Одна воспитываю ребенка, мальчишка до школы уже вовсю читает, пишет… Ты думаешь, это все само собой делается?! А посмотри в квартире — разве так у пьяниц бывает? Хороший выискался! По крайней мере, я по мужикам не бегала. Хотя всегда перед тобой виноватой выходила — чуть что — сразу: а, ты такая-то… Будто до двадцати одного года я должна была Мишу Луда ждать, прекрасного принца!
Степка потихонечку ушел на кухню, прикрыв за собой дверь.
— А нет? Не должна, по-твоему?! — осел Михаил. — Почему же? Я не достоин? Или время такое, что не стоит ждать никого?.. А побыстрее брать от нее, от жизни, что дает?.. Но потом почему-то все равно требуем от жизни этого принца! С меня-то ты потом, как от принца, требовала! Так, чтобы иметь право требовать от меня, надо сначала — от себя!
— Тогда чего женился?! А если уж и женился, то нечего было потом попрекать прошлым! Дура была, все тебе рассказала! Другие что только не вытворяют, а все шито-крыто. Был один, не получилось, а ты второй… И все дела. Я же для тебя готова была на все… Под поезд сказали бы броситься ради тебя — не раздумывая бы, бросилась. А ты все чего-то ковырялся. На самом деле просто хотелось тебе по бабам гулять, вот и находил себе оправдания!
— С кем я гулял?! А было что, так… Постыдно, противно, от боли. Видел, что тебя все прежняя жизнь-то потягивает… Вдумаешься, обидно! Вот и я от обиды… Понимаешь?! От обиды только. Чтоб в себе эту болячку заглушить, замарать себя тоже, что ли… И неприятно было всегда… Могла бы как-то понять… А ты же… в десять раз меня потом перекрыла.
— Дурак ты, Мишка. Ничего ты во мне не понял. И никто так, как я, тебя не полюбит и никто такой верной тебе не будет. Да что теперь об этом…
— Ты много во мне поняла…
Михаил взглянул на Ларису и умолк. Чего он, собственно, доказывает? Чего пытается вдолбить? Она же, Лариса, как струна натянута. Звенит внутри. Лопнет вот-вот эта струна. Вот он сейчас выйдет — и лопнет. Казалось, помудрела душа его, терпимее стала, пристальнее, ан нет — ковырнули больное, и прорвало, ошалел.