— Ага, — сказал я. — Это похоже на Дражайшую Мамочку. Ее никогда не заботило, кому она причиняет боль, чтобы добиться своего.
— Почему она сразу не создала Темную Сторону? — сказала Сьюзи, подозрительная как всегда. — Почему остановилась на пустоши? Она чего-то ждет?
Я рассмотрел разные точки зрения. — Может быть… она ждет зрителей.
Сьюзи резко взглянула на меня. — Нас?
— Сейчас это тревожная мысль… Но нет. Откуда ей знать, что мы будем здесь?
Сьюзи пожала плечами. — Она — твоя мать. Она — Лилит. Кому ведомо, что она знает или как она это узнает? — Она нахмурилась на меня, когда другая мысль ударила ее. — Мы оказались здесь только потому, что Владыка Терний использовал свою власть, чтобы отправить нас сюда. Мы ведь выживем и вернемся в наше время, не смотря ни на какие ужасы?
— Хороший вопрос, — сказал я. — Жаль, что у меня нет на него хорошего ответа. Давай подождем и посмотрим, выживем ли мы в действительности, и тогда будем волноваться об этом. У нас и без этого хватает поводов для волнений. — Пришла моя очередь смотреть на нее глубокомысленно, когда мне в голову пришло кое-что новое. — Сьюзи… Я считаю, нам нужно поговорить. О нас. Прямо сейчас.
Сьюзи прямо смотрела на меня в ответ, не уступая. — Нужно ли?
— Да. Есть вероятность, что мы не выживем, что бы ни произошло позже. Я всегда это знал. Именно поэтому я не хотел, чтобы ты участвовала в этом деле. Но мы здесь оба, и между нами что-то изменилось. Поэтому, если мы собираемся когда-то что-то сказать — что бы ни было — нам нужно сделать это сейчас. Потому что второго шанса может и не быть.
— Мы — друзья, — сказала Сьюзи своим обычным тоном. — Этого недостаточно?
— Не знаю, — сказал я. — Достаточно ли?
— Ты для меня ближе… всех, — медленно выговорила Сьюзи. — Я никогда не думала, что я когда-нибудь позволю кому-то стать таким близким. Никогда даже в мыслях никого не было. Ты… много значишь для меня, Джон. Но я все еще не могу… быть с тобой. В постели. Некоторые шрамы слишком глубоки, чтобы когда-нибудь зажить.
— Это не то, о чем мы говорим, — сказал я мягко. — Главное — ты и я. Это — чудо, что мы зашли так далеко, правда.
Она долго рассматривала меня… ее изуродованное лицо с единственным холодным синим глазом и упорным ртом. Не думаю, что она даже обращала внимание, что прижимает свой дробовик к груди, как ребенка или любовника. Когда она, наконец, заговорила, ее голос оставался холодным, как всегда. — Мое новое лицо тебя не беспокоит? Я никогда не заботилась, чтобы быть симпатичной, но… Я знаю, на что я должна быть похожа. Внешность наконец-то соответствует тому, что внутри.
— Ты сама сказала это, Сьюзи, — сказал я так мягко, как смог. — Мы, монстры, должны быть вместе.
Я наклонился, медленно и очень осторожно, а Сьюзи следила за мной, как дикий зверь, который может в любой момент развернуться и убежать. Когда наши лица были настолько близко, что я мог почувствовать ее дыхание на своих губах, а она по-прежнему не шевелилась, я мягко поцеловал ее изуродованную щеку. Я прижал ее руки к своим бокам. Рубец на ее щеке был твердым и упругим. Я отодвинулся, заглянул в ее холодный синий глаз, а потом очень нежно поцеловал ее в губы. Ее губы слегка подались под моими, и она не отодвинулась. И, наконец, она медленно обняла меня. Она держала меня лишь слегка, как будто могла уйти в любой момент. Я отодвинул свои губы от ее, прижался щекой к ее покалеченной стороне лица, и обнял ее так же, слегка. Она вздохнула, но совсем чуть-чуть. Ее кожаный жакет спокойно скрипел под моими руками. Она обнимала меня столько, сколько могла выдержать, потом отпустила и отстранилась. Я позволил ей уйти. Я знал, что лучше так, чем попробовать пойти за ней. Я знал, что в одной руке у нее, по-прежнему, дробовик, даже если она забыла. Она посмотрела на меня своим холодным глазом со своим холодным выражением и коротко кивнула.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? — сказал я.
— Конечно, — сказала она. — И я забочусь о тебе, Джон. Столько, сколько могу.
А потом мы резко оглянулись. В лесу было все так же тихо, но в воздухе возникло новое чувство. На миг все застыло, и я мог слышать звук собственного дыхания и чувствовать биение своего сердца. Мы со Сьюзи вглядывались в пустошь, которая притягивала наше внимание, как диких животных — ощущение приближающегося шторма. Возник звук. Звук в воздухе, но не только, прибывая отовсюду и ниоткуда. Он заполнил весть мир, заполнил мой разум, и это не был естественный звук. Это был крик чьего-то рождения, чьей-то смерти, эмоции, опыт и экстаз выше человеческого знания или понимания. Звук рос и рос, становясь более громким, более проникающим и более жестоким, пока Сьюзи и я не вынуждены были зажать уши, пытаясь заглушить его, но он продолжал расти и становиться громче, пока это не стало невыносимым, но, тем не менее, росло. Наконец он милосердно вышел за пределы нашего слуха и оставил нас со Сьюзи, дрожащих и трясущихся, с трудом вдыхающих воздух, качать головами, как будто пытаясь что-то стряхнуть. Я ничего слышал, даже когда Сьюзи что-то мне говорила, и мы оба вновь вгляделись в пустошь. Что-то должно было случиться. Мы могли это чувствовать. Мы все еще чувствовали звук, чувствовали его своими костями и душами.