— Мне нравится, как ты балдеешь от моих прикосновений. У нас так нельзя с женщинами.
— Хм… Так ты решил, что если я из другого места, то меня в койку затянуть можно? — начинаю злиться.
— Нет. Просто рядом с тобой я себя другим чувствую, свободным что ли. Мне совершенно чужд здешний уклад. Я просто подчиняюсь правилам, так как мне больше некуда идти, — прижимается ко мне лбом. — Я бы давно отсюда сбежал. Но у меня даже документов нет.
— А где они?
Документы точно были с ним, он показывал непромокаемый пакет для них и телефона, когда складывал вещи в рюкзак перед поездкой. Он вешается на шею, чтобы в случае, если потеряется и погибнет где-нибудь, могли человека опознать.
— Дед говорит, сгорели.
— А восстановить?
Молчит.
Ясно! Никто даже не пробовал.
Разберёмся. Если дед прячет его документы, я этому старому пню последние волосёнки выдерну на его плешивой голове.
— Поесть надо, — дёргаюсь встать, но он держит.
— Я не буду.
— Это ещё почему?
— У чужих нельзя, только у своих.
— Боитесь отравиться?
Неопределённо жмёт плечами.
— А мы никому не скажем, — подмигиваю. — Я принесу что-нибудь, — высвобождаюсь из его рук и выхожу из палатки.
На меня сразу обращают внимание все, кто занимается монтажом лагеря.
— Лилия Васильевна, вы как? — спрашивает Полина, сидящая на стульчике и разбирающая что-то в коробке.
— Нормально.
— Вы нас напугали. Вышли из палатки и вдруг грохнулись. Мы думали обморок, а Фил сказал, что просто спите.
— Устала… Свежий воздух… Вот и срубило…
Правду ведь им не расскажешь. Теперь понятна взаимосвязь моих отключек. Как только засыпает Воронин, засыпаю и я. И в обратную сторону скорее всего так же работает.
— Вы если вас в сон клонит, сразу лучше ложитесь. А то упадёте где-нибудь и поранитесь.
— Хорошо… У нас перекусить что-нибудь есть?
— В шатре полно еды. Из города привезли. Даже холодильник есть и кофеварка.
Это замечательно.
Делаю несколько бутербродов, варю кофе на двоих, переливаю в бумажные стаканчики, закрываю крышками и возвращаюсь к палатке.
Стас уже помогает Полине распутывать провода, которые кто-то клубком бросил в коробку.
— Держи, — подаю ему кофе и тарелку с бутербродами.
Поля смотрит на нас в ожидании возьмёт он или нет. Она тут уже понасобирала их обычаев и правил, на диссертацию хватит.
Воронин, помедлив немного, берёт стакан и один бутерброд с ветчиной.
Мы с Полиной довольные переглядываемся.
Поняла, да? — говорят ей мои глаза. Предлагаю ей тоже поесть с нами. Выбирает бутер с сёмгой.
К вечеру наш лагерь почти разбит, осталось установить только усилитель сигнала, чтобы можно было ловить хороший спутниковый интернет и освещение.
Полина решает не возвращаться в деревню, а я останусь ещё на одну ночь у вдовы, а там посмотрим.
— Садись, довезу до дома, — показываю Стасу на машину. — Достанется тебе теперь от старосты, — предполагаю, когда возвращаемся в деревню.
— Не привыкать.
— Почему вы так боитесь чужаков?
— Я не боюсь. А они… Не боятся. Просто не принимают. Вы безбожники. Заповедей и постов не соблюдаете, в храмы не ходите, Богу не молитесь. Бесовщина кругом.
— А Бог он не в церквах, — смотрю вдаль на опустившееся за лес солнце.
— Я ему так же сказал… А ещё вы "грязные" и вера у вас такая же.
— А у большинства и веры-то нет… Бежим каяться, когда прижмёт сильно. Я себя молящуюся только тогда помню, когда Алиска в коме лежала. Три месяца… А потом как-то забылось.
— Вот и они так же говорят. Когда приспичит…
— Поехали с нами, — предлагаю ему.
— Куда?
— В Москву. Когда съёмки закончатся. Я тебя врачам покажу, они вспомнить тебе всё помогут. У нас там мировые светила в психиатрии, профессоры. Я лучших найду.
— Я не могу. У меня Дарья…
— А что Дарья? Выйдет замуж за другого, будет счастлива, детишек нарожает мужу.
— Не выйдет. Если жених бросает невесту — это позор на всю жизнь. Даже при сватовстве отказывать не положено — счастья не будет потом.
— А какое здесь счастье? Ты и дальше хочешь здесь прозябать и батрачить? Ты другой, разве не видишь этого. Это место не для тебя, — пытаюсь его убедить. — Ладно, не через месяц, хочешь, прямо завтра уедем? Вместо меня кого-нибудь другого пришлют.
— Не хочу.
— Ясно, — со злобой сцепляю зубы. — Мы приехали, — притормаживаю у его дома.
— Спокойной ночи!
— Тебе тоже, — бросаю, когда он уходит.