– Скажу откровенно, миссис Ламарр. В последние дни я знакомлюсь с разными голливудскими звездами, но большинство из них не так красивы вживую, а вы выглядите намного лучше, бесконечно прекраснее, чем на экране. – Он сделал паузу. – Поверьте, это не лесть, а просто трезвый и объективный взгляд военного.
Хеди села. Она заметила смущение офицера и сделала вывод, что не утратила своего шарма.
– Миссис Ламарр, я прибыл к вам по поручению президента Соединенных Штатов Америки, чтобы лично вручить эти послания. – И он протянул ей два белых конверта с логотипом Белого дома.
Хеди вскрыла первый и увидела текст за подписью Трумэна. Он благодарил ее от имени граждан страны за усилия, предпринятые во время войны на благо солдат, свободы, демократии и во имя защиты жизненных ценностей Америки. «Мне известно о вашем участии в Голливудской антинацистской лиге еще перед войной, и я горжусь этим как ваш соотечественник». Пожалуй, слишком формально, но ценно.
Во втором конверте была рукописная записка, не на фирменном бланке и без подписи: «Ордер на экстрадицию, выданный в отношении Фридриха Мандля, будет отменен в ближайшие дни. Однако я не могу сделать большего в отношении других мер, которые принимаются для рассмотрения индивидуальных исков в период войны». Хеди оставила записку в конверте. Это было намного, намного больше, чем она ожидала. Порой ей было трудно оценить силу и влияние, которыми ее наделяла слава. Она попросила молодого человека немного подождать и удалилась в свой кабинет, а через несколько минут вернулась с запечатанным конвертом, на котором золотыми буквами мелким шрифтом было напечатано ее имя.
– Передайте, пожалуйста, это президенту Трумэну.
– Будет исполнено, миссис Ламарр.
– Не хотите ли чего-нибудь выпить, капитан Вудворд? – Чувство риска придало ей еще больше неотразимости.
– Мне было бы более чем приятно, но я не имею права, ведь я сейчас на службе, да еще и выполняю приказ Белого дома.
– Подождите здесь, пожалуйста, Мика проводит вас к выходу, – сказала она, покидая гостиную.
Через несколько минут ошеломленный офицер вышел из дома. Одного присутствия этой женщины было достаточно, чтобы потрясти любого мужчину, но непонятно, как подобное влечение могло быть вызвано всего в одно мгновение.
Заводя мотор своей машины, он услышал тихий, чарующий голос с заднего сиденья.
– Капитан Вудворд, полагаю, теперь-то вы не на дежурстве…
44
Буэнос-Айрес, август 1946 г.
Он приобрел квартиру на проспекте Либертадор, целиком занимавшую верхний этаж здания – жилье должно соответствовать моде высшего общества. Из широкого окна он наслаждался великолепным видом: парк «Леса Палермо», железнодорожный вокзал Ретиро, а за ним – залив Ла-Плата, мутный и сверкающий на солнце. На севере отчетливо различимы парусники яхт-клубов.
Он хотел вступить в Жокей-клуб, где городская олигархия развлекалась ска́чками, игрой в поло и изысканными ужинами в залах ипподрома. К тому же это было удобное место для занятий верховой ездой и знакомства с сеньоритами высокого ранга, но низкой репутации. Он направил запрос и позвонил Эмилио Палья́ресу Линчу, президенту клуба.
– Господин Мандль, мы не можем удовлетворить вашу просьбу.
– Могу ли я узнать причины, господин Пальярес?
– Похоже, ваше имя связано с нацистами, а мы не можем включать в список наших участников людей, имеющих к ним отношение.
– Я не нацист и никогда им не был.
– Согласно имеющимся у нас сведениям, все обстоит иначе.
– Что за чушь, Эмилио! Мне известно, что вы были одним из организаторов нацистского митинга 1938 года в Буэнос-Айресе, крупнейшего митинга за пределами Германии. И еще я знаю, что среди членов клуба числятся Фульднер, Фройде и Дарре́ – бывшие офицеры и министры Гитлера.
– Имена наших партнеров – это частная информация, которую я не могу разглашать, – успел услышать он, прежде чем собеседник бросил трубку.
Военные времена были тяжелыми, а послевоенные – очень сложными. Пытаясь вернуть австрийский завод, отнятый у него нацистами, Фриц столкнулся с заинтересованными лицами, которые ничтоже сумняшеся распространяли вранье и придумывали ложь, чтобы оправдать свою позицию по невозврату того, что законно принадлежало ему. Да, все это нелегко, но рано или поздно он добьется своего.