7
Сентябрь 1835, Ницца
Дни заскользили, не оставляя по себе ни чувств, ни воспоминаний. Она ничего не впускала в себя. Даже дышала не в полную грудь. А так, до половины. Иногда ей казалось, что она стоит на обрыве и ждет, когда ее столкнут вниз. Проще бы прыгнуть самой, но и этого сделать она не могла. Не оттого, что боялась. Но оттого, что сама мысль о прыжке представлялась ей чем-то непреодолимым. Когда-то прежде она чувствовала себя песчинкой в бушующем море, от которой едва ли зависит, куда ее выбросит, да и выбросит ли запененная вода. Теперь даже этого не осталось.
Август был изнуряюще жарким, иссушающим.
В сентябре стало чуть лучше. В сентябре она почти забыла, отчего не умеет быть счастливой. С графиней де Керси они отправились в Сардинию-Пьемонт. Почтенный доктор в летах, чьим советам графиня следовала беспрекословно, настоятельно рекомендовал Клэр морской воздух, и после некоторых раздумий выбрана была Ницца. Божене же ее воздух тоже пошел на пользу.
Она вставала рано утром и отправлялась бродить на берег моря. Разувалась и подходила к кромке воды, с наслаждением ощущая, как волны касаются ее голых ступней. И в эти минуты больше не была песчинкой. Что-то в ней успокаивалось, находило ответы на так и не высказанные вопросы. Ей было решительно все равно, что влажной от брызг была темная синяя, почти совсем как у местных рыбачек, юбка. Что цветастая косынка, накинутая на плечи, пропахла солью. Что темные волосы, сделавшиеся от ветра и морской воды совсем непослушными так, что даже завивались кольцами, теперь разметались, падали на лоб и щеки. Что лента в этих волосах, яркая голубая лента, совсем распустилась и сползла куда-то вниз, к кончикам. Она выглядела ужасно неопрятной, но при этом никогда в жизни не была еще так красива, как в эти солнечные дни в начале осени в Ницце. Если бы она могла провести всю жизнь так, в тишине и спокойствии, может быть, тогда она нашла бы пусть не счастье, пусть только тень его… В это так легко было поверить, глядя на воду и на солнце, то терявшееся, то выныривающее из облаков.
- Тебе когда-нибудь говорили, что бродить в одиночестве может быть довольно опасно? – услышала она за спиной знакомый голос, обратившийся к ней по-французски, и совсем не удивилась.
- Я не боюсь, - не оборачиваясь, с улыбкой ответила она. - У меня нечего взять, а все прочее я уже пережила.
- Все? – раздалось ближе.
Краем глаза она видела, как Андре подошел и стал в нескольких шагах от нее, заведя руки за спину.
- Такое, что тебе и не снилось, - произнесла она довольно беззаботно, все так же не желая оборачиваться, но предоставляя ему теперь лицезреть свой профиль. Знала, что профиль у нее замечательный.
- И, конечно же, никто и никогда не слышал ни слова об этом из твоих уст.
- И не услышит. Вообрази только Божену Абламович, исповедующуюся… кому? Тебе?
- Твое право, моя дорогая.
Он, с улыбкой глядя на море, но не на нее, опустился прямо на песок и скрестил руки на груди. Она не выдержала. Повернула голову, чтобы тут же наткнуться на его профиль. Он у него тоже был… замечательный. Божена медленно проглотила странный ком, подступивший к горлу – ей вдруг захотелось провести пальцем от мыска темных волос надо лбом до ямки на подбородке. Спуститься по шее к груди и скользнуть за ворот рубахи, из которой виднелись темные волосы. Она впервые видела его таким. Не во фраке, не в сюртуке, без жилета и галстука. Всего-то белая рубашка из тонкого батиста, расстегнутая до середины груди, с закатанными до локтей рукавами, да штаны для верховой езды песочного цвета. Она отчетливо различила, как под лучами солнца на коже рук отблескивает пот. Вновь подняла глаза к его лицу и невольно залюбовалась тем, как растрепанные его черные волосы развеваются на ветру.
В те несколько недель в Париже, когда они стали любовниками, им почти не доводилось видеться при свете дня. Не умея насытиться им, Мента выскальзывала из дома через черный ход, когда Клэр отправлялась спать, и возвращалась едва ли не перед рассветом. Он не перечил ей. Он принимал ее правила. Он всего только любил ее так, как она хотела, и так, как умел сам. У нее кружилась голова, и она все силилась понять, что держит ее подле него. О том, отчего он с ней, она не думала вовсе. Ей не были интересны его чувства. Она вообще мало верила в то, что у мужчин они могут быть. Да, любовь… Да, жажда обладания… но что общего это имеет с чувством, страданием, болью, томлением, что испытывают женщины? Что ей до мыслей другого человека, когда в своих разобраться она не может?
В то время она почти потеряла из виду Кнабенау. Они не показывались в свете. И лишь изредка Божена вспоминала о них. О своей любви она помнила же всегда, но как-то отстраненно, будто та жила в соседней комнате и, покуда не позовешь, касательства к ней не имела. Так было немного проще. К счастью, она не видела Станислава… К счастью, теперь был Андре… Но, если бы не их августовские ночи, исполненные страсти и борьбы, она выла и кричала бы эти самые ночи напролет, оплакивая свою любовь. Теперь ей оставалось лишь существовать в состоянии полусна. И дышать только наполовину.
- Ты давно приехал? – спросила она с улыбкой, усаживаясь на песок возле него.
- Затемно, - он улыбнулся и приобнял ее за плечи, устроив ее головку на своей груди. – Несколько дней назад я проснулся с чувством, что в Париже мне все осточертело. Сперва думал о том, чтобы отправиться в Новый свет. Но решил ограничиться поездкой в Сардинию-Пьемонт. Тем более, что интересующая меня особа вовсе не за океаном.
- Все-таки я была права… - пробормотала она, удивляясь тому, как запросто он говорит с ней, будто бы они знакомы целую вечность, и будто бы это не она ночь за ночью пьет из него жизнь. - Ты похож на гончую.
- Но ведь тебе это нравится.
Он поймал губами ее губы. Локоны, то ли его, то ли ее, мешали целоваться, пальцами убрал их прочь. Она не сопротивлялась. Она покорно открывала рот, впускала в себя его язык. Позволяла ему, но не отвечала, потому что ответь, и она не сумеет более саму себя уверять в том, что ей все равно.
Он отпустил ее и несколько минут просто смотрел в лицо, будто бы заново узнавал. Или видел в ней что-то новое. «Может быть, и новое…» - подумала Божена.
- Где вы с графиней остановились? – спросил он, наконец, когда привычная улыбка вернулась в его глаза, сразу обозначившись сетью мелких морщинок, уходивших к вискам.
- Она не захотела оставаться в гостинице. Слишком шумно. Потому мы разыскали семью, согласившуюся сдать нам домик на весь сентябрь. Почти настоящая рыбацкая хижина. Пока еще Клэр в восторге и мечтает начать жить «просто». Думаю, через две недели она заскучает по Парижу.
- А ты?
- А мне все равно. И тебе это известно.
- Я навещу вас вечером. Мы выпьем чаю. Поговорим о чем-то очень умном и ужасно скучном. Может быть, Клэр даже простит нам нашу июльскую выходку. А потом, ночью, я буду ждать тебя здесь.
- И ты, конечно, уверен, что я приду.
- И я, конечно, уверен, что ты придешь.
Божена медленно опустила голову назад, к нему на плечо. И почему-то подумала, что она пришла бы за ним, куда угодно. Именно в этот день. И именно здесь, на краю света. Где нет воспоминаний, и где так легко поверить, что жизнь – это чистый лист.