Тишина эта... Выставила перед собой руки, покрутила, помахала ими в воздухе. Шагнула вправо-влево.
- Ничего себе, - прошептала.
Под ногами были голыши. Гладкие речные. Я бегом рванула в темноте, машинально отклонилась от веток старой сирени, она разрослась тогда и перегораживала дорожку... Промазала... Сирень больно хлестнула ветвями по лицу.
После сирени сразу... И точно. Руки ткнулись в деревянные перекладины. Нащупали щеколду. Обычное дело. Калитка за спиной сухо стукнулась.
Лес. Жадно вдохнула знакомый густой травяной воздух. Налетел ветер... Здесь было утро. Роса на траве. Трава выше меня, белоголовник цветёт. Я побрела направо, там озеро.
И тут раздался голос. Самый обычный, протяжный, разлетавшийся всегда на весь двор.
- О-о-оленька! И вы здесь?
Голос соседки Анны Петровны раздался из-за деревьев. Среди травы мелькало её радостное лицо. И ещё лицо... Да они все здесь. Все из нашего подъезда.
- Что за место такое, соседка, не знаете?
Знакомый едкий речитатив, куражливый и крикливый. Курочкин?! Пенсионер и просто сосед.
- Вторую неделю сюда за Петькой просачиваюсь, Петька-то змею ловит, а я вот пытаюсь сориентироваться на местности! Никто ведь не верит мне, у виска крутят. А это портал! - промаршировал мимо меня Курочкин с вздёрнутым многозначительно пальцем.
Николай Иванович вышагивал в трениках, майке-алкоголичке и бейсболке. Выражение лица его было решительное. Когда рвут цветы в его цветнике, он с таким же вот решительным и бесстрашным видом кричит со своего балкона на злодеев. Клумба у него замечательная.
- Как змею ловит? - сказала я, поворачиваясь за соседом. И вскрикнула: - Нельзя змею ловить!
- Я ему правила техники безопасности прочитал, верхонки выдал. Да и змея эта... уж-переросток, знаете ли!
Верхонки он выдал. Добрая Змея - уж? Она обидится, возмутилась я, еле успевая за Курочкиным.
Стая старушек со двора сидела на невысокой каменной ограде, отделявшей сад от леса. Солнце мягко освещало лес и поле, и узкий песчаный берег. По лесу раздавался детский смех. Взрёвывал какой-то зверь.
Курочкин очень обыденно свернул в деревянные воротца в заборе. Раньше это был загон для оленей. Здесь лесник их подкармливал, когда зимы выдавались снежные.
- Лесника я запер! Мутный вообще-то тип.
- Как заперли? - остановилась я.
- Посадил под домашний арест. Он не хотел нас пускать. Кричал на тарабарском языке что-то и махал руками. Я провёл обманный маневр, потом мы взяли его в окружение, - тут Курочкин мне подмигнул.
На тарабарском - это по-нашему. Мы с лесником друг друга отлично понимали.
Сосед выставил ладони вперёд и заверил:
- Дамы ему носят еду. Он на своём тарабарском, мы по-нашему, общение проходит на самом высоком уровне. Сидим, пьём чай, играем в лото и плетём сети. Дамы установили дежурство.
- Что плетёте?
- Сети! У него дырявые сети.
- Он их забрал у браконьеров, - растерянно сказала я. - Они ловят сетями неуловимых зайцев.
- О! - воскликнул сконфуженно Курочкин.
Так мы дошли до лесника. Дом его, деревянный, потемневший от времени, дождей и снега, с пристройками и навесом, нисколько не изменился. Даже сложенные в углу двора таблички всё те же. Я их часто перебирала. "Осторожно, неуловимые колобки", "Тихо, карп нерестится", "Не ходить! Муравьи!", самой непонятной тогда казалась табличка "Хандра хуже холеры. (Пушкин)".
Лесника поначалу боялась, он всегда появлялся неожиданно. Зелёная куртка, лук и стрелы, насмешливый цепкий взгляд. Следом всегда шли стайкой олени или трусили кабаны. Это потом мы исходили весь лес, добирались до самого дальнего кордона, там-то и водились неуловимые колобки и недописанные рукописи. Колобки почему-то были больше похожи на пиратов. Их никто не мог поймать, ни лиса, ни неуловимые зайцы, ни волк, да никакие бабушки.
- Петр Ильич, здравствуйте! - тихо сказала я и рассмеялась.
Лесник сидел между двумя дамами в панамах. Соседка с пятого этажа, не знаю, как её зовут, она никогда не выходит на улицу, и Шурочка с первого этажа, кормит всех: голубей, котов, кошек, собак... "блох, вшей, мышей и тараканов", - как каждый раз добавляет этот список Курочкин, вопя с балкона.