Было шумно, все говорили, не слушая другого.
- Надоел этот телевизор, пугают, пугают, пуганные мы! Не могу я в четырёх стенах сидеть, умру, - говорила Шурочка.
- А вы всё равно не заходите ко мне, Александра Петровна, бережёного бог бережёт. Сказали, что это передаётся воздушно-капельным, это значит, и через вентиляцию может. Я заклеила вентиляционные отверстия.
- Заклейте рот, нос, глаза и уши. Тогда сразу эпидемия закончится, потому что вы про неё слышать перестанете и говорить, что немаловажно. Умершие ведь есть, много, такая вот дилемма, надо ждать, - строго высказался молчавший до этого дядя Петя со второго подъезда, у него собака на трёх лапах, чудесный пёс.
Соседка с пятого этажа молчала, уставившись в ромашку на своей кружке с чаем. Посмотрела на меня и сказала, улыбнувшись:
- Шумят, чего шумят. Целыми днями так. Надо просто держаться, пока ничего не ясно.
И правда, было очень шумно. Пётр Ильич вскинул на меня глаза.
- Это засада, Оля, будем уходить по темноте на дальний кордон, - усмехнулся он краем губ. - Шучу. Садись поближе ко мне. Что там у вас происходит? Они все здесь с оравой детишек. Приходят, уходят.
- Самоизоляция, Пётр Ильич, эпидемия. Была в этих местах эпидемия?
- Чума, холера и хандра, - кивнул лесник, - бывало. Хандра страшнее всего. От неё эти места исчезать начинают. Это мне королевский егерь рассказал. Его племянница в этих местах потерялась, он за ней, ну а выбраться не смог. Потом вот мне дела сдал. "Надоело, уйду в неисчезающие мамонты", - сказал, колчан с луком вручил и ушёл. На севере где-то, рассказывают, ещё встречают его иногда, вместе с ярангой кочует вслед за стадом. А я тут совсем недавно. Восемьдесят лет с хвостиком, как говорил сын. Он маленьким болел часто, вот мы и придумали сюда ходить. Ну и сын сказал, что лес без лесника не бывает, я согласился. Потом он умер, с сердцем плохо было, тогда это не лечили. А я сюда ушёл.
- Я и не знала, Пётр Ильич.
- Ничего, всё проходит, Оля. Память остается. - Пётр Ильич грустно подмигнул: - А память она хитрая штука, в ней и потеряться можно. Главное, глубоко не уходить. Глубоководные рыбы они со дна уже подняться не могут. Помнишь?
- Помню.
Лесник всегда говорил, что здесь долго быть нельзя. И выгонял меня отсюда.
- А то будешь не от мира сего, - сказал он в последний раз.
И больше я сюда попасть не смогла.
- А ход сюда Машка твоя открыла, задала Змее нашей загадку, та не отгадала. Кто, говорит, сидит в гробике? Змея всё перебрала: скелет, мертвец, зомби, оказалось, мальчик в маске. Ну Змея и сдалась: "Загадывай, Маша, желание", - Пётр Ильич говорил, кивая Шурочке, она спрашивала, не хочет ли он пирога с капустой, - уже две недели, как сюда народ потянулся.
- Как же она... - сказала я, совсем растерявшись. Получается, Машка сама калитку нарисовала, а потом... стёрла. Я так всегда делала, чтобы мама не видела. - Что же она попросила?
- Открыть вход для всех, кого она загадает.
- Так вот просто.
- Да. Первым появился мальчик в маске. Потом Кира Ивановна... потом мужик этот с трёхногим псом, а потом их стало так много, что я запутался, - рассмеялся Пётр Ильич, - и испугался, они разбредались по всем окрестностям. А у нас ведь и волки, и медведи, и есть весьма странные личности. Ну всё, Оля, пора домой, - вдруг серьёзно сказал Пётр Ильич.
Опять... Мама в детстве принималась меня искать, а он вот так поторапливал.
- Пора-пора, Оля, и всем вам пора. Завтра приходите...
Всегда всё хорошее кончается на самом интересном месте... думала я. А вокруг стало мутнеть. Пётр Ильич выгонял меня. Голос его звучал как из-под воды.
- Машка хороший человечище растёт, - бубнил Пётр Ильич, но уже сквозь него видна была дверь в Машкину комнату.
- Да, вся в Костю, - грустно рассмеялась я. Крикнула: - До встречи, Пётр Ильич...
Петра Ильича уже не было. Следом выскочила Машка с кличем неуловимых пиратов...
А сегодня мы с Машкой встретили Киру Ивановну, ту, что никогда не выходит. Она стояла посреди двора в старомодной шляпе, в маске и с тростью, вокруг никого, как на острове. Увидев нас, она улыбнулась и крикнула:
- Мороженого захотелось, внучка сейчас принесёт...