– Самое холодное время года еще впереди, – сказала она и вернулась к своей работе. Рамона постоянно удивлялась тому, как быстро Билли растет; одежду, которая была ему впору еще месяц назад, уже надо было сдавать в готорнскую комиссионку.
– Ты не хочешь пойти посмотреть?
– Я знаю, как это выглядит. Все белое.
Внезапно Билли понял, что мать не любит ни холод, ни снег. Часто по ночам она сильно кашляла, и через тонкую стену он слышал, как отец утешал ее: «Ты не должна вставать», говорил он быстро, «тебе лучше остаться лежать здесь».
Джон подошел сзади к сыну и положил обветренную руку ему на плечо.
– Почему бы нам не одеться и не прогуляться?
– Да, сэр! – Билли широко улыбнулся и помчался в гардероб за своей зеленой паркой с капюшоном.
Джон взял из гардероба свою голубую джинсовую куртку с подкладкой из овчины, одел ее, а затем натянул на голову черную вязаную шапочку. За прошедшие десять лет Джон Крикмор похудел и посуровел; его широкие плечи немного ссутулились из-за сезонных полевых работ и постоянных трудов по поддержанию ветхого домика в порядке после летней жары и зимнего мороза. Ему было тридцать семь, но морщины на лице – глубокие и прямые, как борозды, которые он пропахивал на полях – старили его лет на десять. Тонкие губы обычно придавали его лицу хмурое выражение, но если рядом находился сын, они почти всегда улыбались. Кое-кто в Готорне говорил, что Джон Крикмор – прирожденный проповедник, зарывший в землю свой талант, занявшись землей вместо того, чтобы обратить взор к небу, и то, что если он сердится или к кому-нибудь враждебно относится, тогда взгляд его синих глаз может насквозь пробуравить дощатую стену амбара. Но когда он смотрел на сына, его взгляд всегда был мягким.
– Ну, вот я и готов, – сказал Джон. – Кто желает прогуляться? – Я, – пропел Билли.
– Не будем терять время, – произнес Джон и потянулся к сыну. Они взялись за руки, и Джон сразу почувствовал тепло удовольствия от прикосновения к мальчику. Когда Джон был рядом с Билли, таким живым, настороженным и удивленным, он впитывал в себя часть его юношеского задора.
Они вышли через сосновую дверь в тамбур, а затем, открыв наружную дверь, окунулись в холодный серый день. Замерзшая грязь дороги, соединявшей владения Крикморов, всего лишь два акра, с главным шоссе, хрустела под их башмаками, и сквозь этот хруст Билли слышал мягкий шелест снежных хлопьев, падающих на замерзшие листья вечнозеленой изгороди. Они миновали маленький пруд с грязно-коричневой с прожилками льда водой. Белый почтовый ящик с надписью «ДЖ. КРИКМОР», испещренный отверстиями двадцать второго калибра, наклонился в сторону асфальтированного шоссе. Они двинулись по обочине по направлению к Готорну, лежащему менее чем в миле впереди. Снег то падал хлопьями, то перемежался дождем. Джон проверил, хорошо ли одет капюшон мальчика и крепко ли завязаны под подбородком его тесемки.
Уже началась настоящая зима, хотя не прошло еще и половины января. Несколько раз шел дождь со снегом, а однажды случился ужасный град, который переколотил стекла по всему округу Файет. Однако, думал Джон, точно так же, как день сменяет ночь, на смену зиме придет весна, а с ней и пора сельскохозяйственных работ. Снова нужно будет сажать кукурузу и бобы, томаты и турнепс. Следовало бы поставить новое пугало, однако в эти беспокойные времена, похоже, даже вороны поумнели и не желают быть обманутыми. В последние годы Джон терял большую часть посевов из-за птиц и вредителей, а то, что сохранялось, вырастало слабым и малорослым. У него была хорошая, благословенная Богом земля, думал он, но, похоже, и она начала истощаться. Он, конечно, знал про севооборот, нитраты и всякие химические удобрения, которые торговые агенты пытались ему всучить, однако все эти добавки, за исключением известного с древних времен старого доброго удобрения, – нарушение промысла Господня. Если ваша земля истощилась, значит, так тому и быть.
Да, беспокойные времена настали повсеместно, думал Джон. Этот католик, ставший президентом, коммунисты, снова поднявшие голову, разговоры о полете человека в космос. Много осенних и зимних вечеров Джон провел в парикмахерской Куртиса Пила, где мужчины играли в карты, подогревая себя портвейном, и слушали новости из Файета по старому приемнику. Джон был уверен, что большинство людей согласится с тем, что наступили Последние дни, и что он должен ткнуть пальцем в Апокалипсис, чтобы показать зубоскалам, какое зло падет на человечество в ближайшие десять или около того лет…