Эви похолодела от ужаса.
Эвелина надеялась улучить несколько минут, чтобы проведать Сент-Обина перед балом, но когда она вернулась домой и переоделась, Виктор уже расхаживал по холлу.
— Боже милостивый, — сказала она, надевая накидку, которую ей подал Лангли, когда Виктор склонился, чтобы предложить ей помощь. — Ты ведь не хочешь, чтобы мы прибыли первыми, не правда ли?
— Я действительно хочу именно этого, — ответил он, взяв мать под руку и спускаясь с парадного крыльца. — Я всю неделю пытался переговорить с лордом Суини. Он тоже был в Индии. У меня не будет более удобного случая привлечь его внимание. Он сможет даже представить меня Веллингтону.
Эви затаила дыхание.
— Ну а что будем делать мы с мамой?
Виктор взглянул на нее так, словно она была детской фарфоровой куклой, которая обрела внезапно дар речи.
— Беседовать с леди Суини, разумеется.
На мгновение она задумалась, не упомянуть ли, что грубый высокомерный маркиз уже заперт в подвале, а второй комплект кандалов свободен и готов принять еще одного претендента. Вместо этого она улыбнулась:
— Сделаю все возможное.
Сент не знал, который час, потому что было темно. Но он не сомневался, что уже утро, судя по щетине на щеках и по тому, насколько он был голоден.
Не знал он также, давно ли проснулся, хотя ему казалось, что уже много часов назад. То короткое время, что удалось поспать, маркиза тревожили беспокойные сны, в которых он снова и снова осуществлял свою месть над обнаженным телом Эвелины Марии Раддик, пока он наконец не проснулся, возбужденный и страдающий.
— Идиот! — выругался он в темноту. Голос прозвучал глухо в тесной камере. Она похитила его, состряпав, вероятно, целый заговор, а он все еще испытывает к ней сильное влечение. Какой бы урок она ни собиралась ему преподать относительно вожделения к упрямой коварной девственнице, он его явно не усвоил.
Некоторое время Сент размышлял над ее словами о том, что случится, если он никогда больше не появится в обществе. Его слуги привыкли, что он исчезает на некоторое время без предупреждения, и он только что появлялся в парламенте, так что в течение нескольких недель никто не заметит его отсутствия. Из-за Эвелины у него сейчас не было любовниц, поэтому ни одна женщина не будет оплакивать его исчезновение из своей холодной постели.
Что касается друзей, то у него их действительно не осталось. Одни встали на праведный путь и женились, другие погибли от своих дурных привычек, а он просто глубже увяз в темных злачных местах Лондона. Хотя даже там не было так мрачно, как в этой тюрьме, когда догорела последняя свеча. Вот так-то обстояли дела. Никто не хватится его вообще.
Маркиз содрогнулся. Он не боялся умереть. Его удивляло, что он до сих пор жив. Скорее, его беспокоила перспектива быть полностью забытым. Нет никого, кто стал бы горевать о нем, кто задумался бы, куда он пропал. Он не сделал ничего, что могло бы заставить хоть кого-нибудь пожалеть об его отсутствии.
Наружная дверь скрипнула, и он выпрямился. Минутой позже слабый проблеск света проник сквозь решетку в верхней части двери, осветив стену позади него.
Ключ повернулся в замке, и дверь открылась. Свет свечи проник в комнату, и Сент прикрыл глаза. Прошла минута, прежде чем он смог различить за светом Эвелину.
— О, прошу прощения за свечи! — воскликнула она. — Я думала…
— От них мало толку, — прервал он ее. — К тому же мне не стоит рассчитывать, что ты принесла кофе? Или газету?
За дверью послышался голос мальчика, отпустившего замысловатое ругательство. Все же он хоть кого-то задел за живое. Сент поднял одну бровь.
— Я принесла кофе, — сказала Эви, вставляя свечу в канделябр. — И еще хлеб с маслом и апельсин.
— По крайней мере тебе не пришлось слишком потратиться, судя по моим удобствам, — сухо сказал Сент.
Она внесла поднос, поставила на пол и палкой подтолкнула к нему. Маркиз был слишком голоден, чтобы капризничать. Он наклонился вперед и подтащил поднос поближе.
— Разве они не покормили вас прошлым вечером? — спросила Эвелина, усаживаясь на скамейку в безопасной зоне.
— Кто-то приоткрыл дверь и запустил сырой картошкой мне в голову, если ты это имеешь в виду, — ответил он, вгрызаясь в свой скудный завтрак. — Я решил сохранить ее на будущее.
— Мне очень жаль, — снова сказала она, наблюдая, как он ест.
— Эвелина, если ты сожалеешь, тогда отпусти меня. Если ты не собираешься этого делать, то, ради всего святого, перестань извиняться.
— Да, вы правы. Я думала, что просто стараюсь подавать хороший пример.
— Мне? — вставил Сент, прожевывая хлеб. — У тебя странный способ учить манерам.
— По крайней мере мне удалось привлечь ваше внимание.
— Ты и до этого привлекала мое внимание.
— Своей наружностью — да, — произнесла она медленно. — Но теперь вам придется меня слушать.
Эви чинно сложила руки на коленях, словно находилась в модной гостиной, а не в грязной темнице с каменными стенами.
— Так о чем мы поговорим?
— О твоем тюремном приговоре? — предложил он.
Эвелина так побледнела от тревоги, что он подумал: она вот-вот потеряет сознание. Сент чуть было не взял свое заявление назад, но сдержал себя. Пусть думает, что здесь у нее все под контролем, но и у него осталась кое-какая власть. Лучше, чтобы она об этом не забывала.
— Я уверена, что мы все же придем к определенному соглашению, — помолчав, ответила Эвелина. — В конце концов, у меня масса времени, чтобы убедить вас.
Сама она довольно быстро усваивает правила.
— Ну, так как ты провела вечер? — спросил он.
— Я была на балу у Суини, — сказала она — О, вам следует знать, что мой братец объяснил ваше отсутствие тем, что он велел вам держаться от меня подальше.
Сент усмехнулся:
— Нужно было послушаться его.
Эви ненадолго замолчала, он взглянул на нее и поймал изучающий взгляд. Эвелина покраснела и сделала вид, что поправляет юбку.
— Хочу предложить вам небольшую сделку.
— И что бы это могло быть?
— Я принесу вам стул, чтобы было удобно сидеть, если вы согласитесь читать детям.
Он мог бы, конечно, отказаться, но у него уже сильно болела спина от постоянного сидения на твердом полу.
— Удобный стул, — ответил он. — С мягкой обивкой.
Эвелина кивнула.
— В обмен на удобный мягкий стул вам придется также выучить с ними гласные звуки.
— И где писать их, на грязи?
— Я принесу вам доску. И учебник.
Сент отставил кофейную чашку и встал, взяв поднос. Эви поднялась со скамейки, с опаской наблюдая за ним, пока он приблизился на длину цепи.
— И еще одну свечу. — Со стуком он опустил поднос у своих ног.
Она поколебалась немного, затем кивнула.
— Договорились.
— Какая досада, что ты меня не любишь, — сказал он, понизив голос, отлично сознавая, что маленькие сорванцы ожидают сразу за дверью, — потому что сейчас мне не пришлось бы оставаться одному.
Легкая улыбка коснулась ее губ.
— Я подумаю, что тут можно сделать. Она повернулась и направилась к двери.
— Я загляну еще раз перед уходом. Ведите себя хорошо с детьми.
— Не о них ты должна бы беспокоиться.
Он пристально посмотрел на нее, затем ударом ноги отшвырнул поднос.
Что бы она ни говорила ему о своей неприязни, Эвелину все еще влекло к нему. Ему не надо было быть прорицателем, чтобы почувствовать это. И она не оставила его снова в одиночестве и темноте, за что он испытывал к ней сильную благодарность. И все же единственное, что ему нужно от нее, — это один неверный шаг. И она сильно ошибается, если думает, что он не сумеет им воспользоваться.
Глава 13
Кто жизнь в ее деяниях постиг,
Кем долгий срок в земной юдоли прожит,
Кто ждать чудес и верить в них отвык,
Чье сердце жажда славы не тревожит,